Барбара Картленд - Райский остров

Его работы произвели сильное впечатление на Роксану, хотя они не были так хороши, на ее взгляд, как работы его учителя. Впрочем, она могла быть пристрастна в этом вопросе.

Так или иначе, но было невозможно не признать, что некоторые его работы были просто великолепны, и ей вдруг с непреодолимой силой захотелось показать их графу и услышать его мнение на их счет. Она уже не раз ловила себя на том, что, когда она видела что-то необыкновенно прекрасное, ей больше всего на свете хотелось, чтобы рядом был граф, который мог бы разделить ее восторг.

Когда обмен любезностями был завершен и она высказала свое искреннее восхищение его работами, Гвида Тано предложил им немного перекусить и отдохнуть. После трапезы Роксана спросила у хозяина, не может ли он посоветовать им, у кого она могла бы купить или снять дом.

Гвида Тано радостно заулыбался и заверил ее, что эту проблему будет очень легко решить. Если она сможет хорошо заплатить, здесь есть чудесное жилье, состоящее из множества бали, которое слишком дорого для простого жителя деревни.

Роксана уверила его, что готова заплатить, конечно, в пределах разумного, и Гвида Тано сообщил ей, что совсем близко расположен дом, примыкающий к его собственному жилищу, прямо внутри общей ограды.

Первоначально он принадлежал его старшему сыну, но тот вместе с семьей уехал в Сингапур.

Роксана с удивлением взглянула на него, и Гвида Тано объяснил:

— Мой сын очень умный. Он художник, хочет продавать свои картины. Но здесь, на Бали, у него бы никто ничего не купил — у нас нет крепких стен, на которые можно вешать тяжелые картины в рамах.

Это было действительно так, и они весело посмеялись. Вряд ли легкие бамбуковые занавески, которые служили им стенами и которые они то поднимали, то опускали, отгораживаясь от солнца или дождя, в зависимости от погоды или времени года, могли бы выдержать тяжесть картины в деревянной раме.

Гвида Тано принес одну из картин сына, чтобы показать ее Роксане, и она увидела, что его работа не только красива, но и очень своеобразна. Девушка была уверена, что его картины ждет коммерческий успех среди англичан, живущих в Сингапуре.

Они разговаривали, обсуждали картины и скульптуру, а Роксана в это время с облегчением думала, что им наконец-то не надо никуда дальше идти или ехать и что здесь им ничего не угрожает.

Дом действительно был очень удобный и прекрасно им подходил. А Гвида Тано пообещал им одолжить все, что им необходимо для того, чтобы устроиться на новом месте, пока они себе не купят.

— Что я действительно хочу, — сказала с чувством Гитруда, когда они наконец ушли от их не в меру болтливого хозяина, — так это кухню, где я бы могла приготовить нормальную еду!

У Роксаны было слишком тяжело на душе во время всего путешествия, чтобы обращать внимание на то, что она ест, но Гитруда считала неизменный рис, мясо морских черепах и кокосовое молоко не просто однообразной пищей, но почти несъедобной.

Роксана не сомневалась, что гостеприимные хозяева, которые встречались им в пути, с удовольствием бы забили молочного поросенка в честь их приезда, но Ньоман настаивал на коротких передышках, и на приготовление пиршества не было времени.

Обычно, когда они добирались до какой-нибудь деревни уже под покровом ночи, все, что им было нужно, это немного легкой еды и место, куда можно было приклонить голову.

Карел хорошо перенес поездку и мирно спал во время путешествия на чистом воздухе, под убаюкивающий скрип колес и мерное покачивание повозки, а пока он жил у Айда Анак Тему, он привык к кокосовому молоку и с удовольствием его пил. А этого напитка всегда было вдоволь, оно было свежее и прекрасно утоляло жажду.

И хотя Гитруда постоянно твердила, что это вовсе не то, что надо растущему организму маленького ребенка, было совершенно очевидно, что веселый, здоровый, постоянно улыбающийся мальчуган чувствовал себя прекрасно на такой диете.

Наконец они устроились в своем новом доме, который находился по соседству с жилищем Гвида Тано. Ньоман уехал обратно на север, получив от Роксаны вместе с огромной благодарностью еще и дорогие подарки, заставившие его с изумлением и некоторым смущением молча откланяться. Гитруда наконец получила свою кухню со всей утварью и чувствовала себя совершенно счастливой.

Теперь пришло время Роксане подумать о своих делах и о себе.

Оцепенение, вызванное поспешным бегством, тяготами путешествия и множеством забот, прошло, уступив место смятению и горю, поселившемуся в глубине ее сердца.

Она тосковала о графе и временами чувствовала себя бесконечно несчастной и такой одинокой, как еще никогда в своей жизни, словно непроницаемый мрак окутал ее плащом отчаяния и одиночества. Она всегда думала о любви как о светлом радостном чувстве, несущем с собой спокойное счастье, полное нежности и доброты.

Но с тех пор как она узнала графа, она поняла, что любовь — это нечто совсем иное: магическое, волшебное, мистическое чувство, сжигающее душу и поднимающее ее до таких высот, о каких она не могла раньше и мечтать. Любовь наполнила ее необыкновенным ощущением полноты жизни, окрылила душу, дала новые силы и раскрыла в глубине ее сердца такие чувства и эмоции, о которых она даже не подозревала.

А затем в один миг все рухнуло, погрузив ее в бездну отчаяния и бесконечной боли, которую едва можно было переносить и которая, казалось, затронула не только душу, но и тело, словно ее разрубили ножами на тысячи маленьких кусочков, каждый из которых болел и кровоточил.

— Я люблю его! Я люблю его! — шептала она и постоянно спрашивала себя, почему же его любовь не оказалась такой же великодушной и большой, как ее, чтобы он мог простить или хотя бы попытаться понять.

Гитруда была права: она должна была убедиться в его абсолютной надежности, прежде чем доверять ему тайну Карела.

К несчастью, ради мальчика она не могла открыть ему всю правду, но почему он не попытался даже поговорить с ней? Что-то выяснить? Почему он сразу же подумал самое плохое?

Теперь Роксана была почти уверена, что граф мог разоблачить их и выдать голландским официальным лицам, и тогда Карела забрали бы у них и, без сомнения, передали бы в сиротский приют на Яву, откуда его уже было бы очень трудно забрать. И виновата в этом могла быть она сама, если бы неосмотрительно доверилась графу. Роксана устала повторять себе, что теперь, раз Карел спасен и ему ничего больше не грозит, она должна быть вполне довольна, ей нечего больше просить у бога и не на что роптать.

Но все эти уговоры не могли смягчить бесконечной боли в ее сердце, заполнить черную пустоту, возникшую в ее отчаявшейся душе, и унять рыдания, которые, стоило ей только остаться наедине с собой, начинали душить ее и утихали только тогда, когда у нее не оставалось сил.