Ив Никитин - Голая

Ярость накрыла его, как волна, с новой силой, к лицу прилила кровь, стакан с джином в руке стал трястись, и он с грохотом обрушил его о стол. Алкоголь расплескался по столу.

– Ну, сука, придешь ты завтра домой, я тебя так отделаю! Я научу тебя быть благодарной за все, что тебе дают! – Процедил он сквозь зубы. Взгляд был стеклянный, направлен куда-то в сторону холодильника, где часом ранее она отталкивала его и говорила, чтобы он успокоился и шел спать.

Успокоился ?!?! … Эта сучка живет на моей шее, пытается диктовать мне условия и поучать, а я должен спокойно терпеть это неуважение ?!?! Она свихнулась, точно. Тупая баба! Умная бы вела себя тихо, а не устраивала скандалов на ровном месте. Вот и получила, будет знать на будущее, что нечего мужика учить жить.

Спиртное начинало брать свое, и голова стала тяжелой. Нужно было идти спать. Заснуть в кухне в его планы не входило. Завтра должен быть тяжелый день. Море народа, которому нужно впарить ненужную им технику, желательно подороже. Нетвердой походкой он направился в комнату, которая служила им и спальней, и гостиной, и залом для приема друзей, в основном, его, но они ее любили.

Да, черт возьми, они ее любили и радовались за их отношения!!!

Даже его мать ее любила, и говорила, что она славная, и что ему с ней повезло. Мать знала, на что способен ее сын. Это были не первые его отношения, и о причине прошлого его расхода она тоже знала. Она лично звонила Кате, так звали предшественницу, и просила его простить.

Это ей со мной повезло.

С этими мыслями он лег на уже разложенный и застеленный диван в чем был и заснул.

Во сне он продолжал упиваться своей правотой. Ему снилось, как она стоит на коленях и просит прощения, держит его за руку и просит простить. Благодарит его за все, что он делает для нее, как он о ней заботится, просто за то, что он у нее есть. Он же, в свою очередь, смотрит на нее с высоты своего роста без презрения, только печаль в его глазах, и он готов нести это бремя, и быть с ней, потому что кто, как не он. Он взялся уже за это дело, и он ее воспитает, как нормальную женщину, настоящую хозяйку дома, настоящую жену, по своему разумению, конечно. И вот они, спустя столько лет, нормальная семья с детьми, но она все с благодарностью смотрит в его лицо, и помнит о том, что он для нее сделал, что, кроме него, у нее никого нет в этом мире, он ее поддержка и опора, он та стена, которая ограждает ее от всего и дает все, что ей нужно.

Глава 4

Аня стояла в душе для персонала и пыталась смыть с себя не только грязь, налипшую после тревожной ночи, но и пробовала отмыться от того позора и горя, которые обрушились на нее. Она яростно терла свое тело жесткой мочалкой, складывалось впечатление, что она хочет снять кожу, а затем и мясо с костей. Она терла кожу до красноты, но ощущение внутренней грязи, всего того, что произошло сегодня, не давало ей почувствовать себя чистой даже спустя полчаса, проведенных под обжигающей водой.

Когда она закончила, Лина выдала ей свою футболку и чистые трусики-стринги, а Жорик привел ее в свой кабинет, если так можно было назвать эту маленькую неряшливую комнату. Как часто она бывала в этой комнате? Довольно-таки: то строгий выговор, то задушевная беседа, то пьяные слезы. Комната была ей знакома, она знала каждый кусочек так и неподклеенных обоев, торчащие провода, полки, старый проделанный и местами подранный диван, на котором она сидела. Каждую полку, каждый гвоздь, протертый пузырящийся линолеум. Она как будто никуда и не уходила. Просто вышла ненадолго, и вот она опять тут.

Георгий сел за свой рабочий стол и стал перебирать бумаги. Молчание давило, чувствовалось напряжение. Каждому было что сказать, но они оба не знали, с чего начать этот разговор. Лина принесла ей большую кружку чая и проскользнула обратно в дверь, как тень. Как руководитель Жора был хороший, но под горячую руку попадать не стоило, она это прекрасно знала, и разговор с расспросами оставила на потом. Как только дверь за подругой закрылась, он, наконец, нарушил тишину.

– Ну, что, сама рассказывать начнешь или из тебя клещами вытаскивать нужно? – говорил он, не поднимая головы от своих дел. Ему не очень хотелось встречаться с ней взглядом и смотреть на то, что с ней произошло.

– Ну, а что я могу тебе рассказать? По-моему, и так все видно. Я не знаю, с чего начинать, не очень хочется все это заново переживать, если честно.

– Ты появляешься спустя почти год, в таком состоянии, и рассказать тебе нечего. Интересный поворот событий.

– Жор, честно, я сегодня пережила не самый свой лучший день. Можно, я расскажу все завтра? Я очень хочу успокоиться, переварить все случившееся. Понять, что мне делать дальше. Если ты можешь меня приютить, то я тебе буду очень благодарна. Мне, честно, некуда идти, тем более в таком виде.

Он все же поднял на нее свои глаза из-под густых черных бровей. Взгляд был серьёзный и грозный. В холодном свете люминесцентных ламп, располагавшихся под потолком, она выглядела еще ужаснее, к 22 годам прибавилось еще как минимум 10, под глазами образовались черные круги, от уголков рта, которые раньше были жизнерадостно вздернуты вверх, спустились морщины скорби. Лицо-то придет в порядок, но вот этот взгляд забитого зверя уйдет не скоро. Глаза померкли, и виной тому стало то, что она пережила за этот год. Не зря все же называют их зеркалом души.

Он шумно вздохнул то ли от сопереживания ее горю, то ли от безысходности ситуации, отложил бумаги и сказал то, что она так надеялась от него услышать.

– Ну, а как ты думаешь, я поступлю? Конечно, ты можешь остаться, к себе я тебя позвать не могу, сама знаешь. Но могу тебе предоставить свой кабинет, перекантуешься какое-то время.

И тут он обратил внимание на обувь, которая стояла у дивана.

– Господи, а это чье? – Она проследила за его взглядом и поняла, о чем идет речь, улыбка, насколько позволяли распухшие губы, расползлась по лицу.

– Я очень торопилась к вам, и потеряла туфельки. Один добрый принц из восточных стран одолжил мне свои.

– Опять шутки шутишь? Ладно, я скажу, чтобы тебе принесли плед и подушку. Завтра мы с тобой разберемся, что дальше делать со всем этим.

Он встал из-за стола, потрепал ее по голове и оставил одну. Когда дверь за ним закрылась, в кабинете стало очень тихо. Тишина, вот чего она действительно боялась больше всего сейчас, она давала возможность к размышлениям. Вот чего-чего, а думать ей сейчас хотелось меньше всего. Думать, вспоминать, планировать… Нет, нет и нет.

Как говорила Скарлет О’Хара: «Я подумаю об этом завтра».

С этой мыслью она свернулась калачиком на диване и забылась беспокойным, поверхностным сном. Перемерзшее тело вздрагивало. Сон липкой пеной оседал на нее, принося все новые тревоги.