Вячеслав Смирнов - Блеснув на солнце

Перед отъездом звонил бывшему рижанину Эдуарду, но не застал. Жена сказала, что он после инфаркта лечится в санатории Зеленограда, в реабилитационном отделении. Посочувствовал ей, но обрадовался – будет хоть один знакомый на первое время. На другой день, разыскивая его корпус, шел и пытался представить себе, каким он стал после нескольких десятилетий разлуки? Увидел, легко узнал – он мало изменился, только немного раздался, но добродушное выражение лица, улыбка на полных губах и шрам напомнили о нем прежнем. Правда, ростом показался чуть меньше, толще, или это просторный спортивный костюм создал такое впечатление.

Прежде, при встречах, мы радостно пожимали руки и, долго не отпуская трясли, сегодня же он лишь вяло протянул руку и принужденно улыбался.

––Как ты оказался в Калининграде, Эдик? –

спросил я, на что он ответил небольшим повествованием. Услышал жалобы на сердце – перебои, высокое давление и инфаркт. Подумал –Наверно Эдуарду, как и тогда, в Риге, по-прежнему, приходилось нарушать режим и ритм жизни. –Рассказал, что, как и в Риге, работал в Братске на ЭВМ. Зимы там длинные и суровые. Приходилось часто согреваться и не только чаем. Почувствовал сердце, врач посоветовал переменить место проживания, и перебрался в Калининград, но сердце все же подвело – инфаркт. Врач рекомендовал реабилитационный курс в санатории Зеленоградска, и вот я здесь, на море, на Куршской косе.

В Риге он часто сиживал в малом зале ресторана “Рига”, с входом с мощеным булыжником узкой улицы Вальню. Я заходил туда довольно редко, и иногда заставал его там. Нельзя сказать, что он всегда был пьян – нет. Но всегда казался под градусом. Речь Эдика была с некоторым изъяном, говорил с поволокой, и потому нельзя было с уверенностью судить по ней – трезв он или пьян. Эдик работал оператором на большой электронно-вычислительной машине в Академии наук. Я бывал у него. ЭВМ занимала почти вокзальный по размерам зал первого этажа единственного высотного здания в городе, по проекту «Дом колхозника». Она гудела, жужжала, щелкала, мигала множеством лампочек. Уход и профилактические работы этого лампового гиганта выполнялись с применением медицинского спирта. Куда было деваться инженеру с зарплатой в 83 рубля в месяц? Ходить за закуской, да и только.

Ресторан начинался с просторного зала бара, и Эдуард предпочитал его. В нем было и многолюдней, и более на миру, а значит и веселей, и большой выбор коктейлей, не требующих приличной закуски. Предлагались бутербродики – канапе с колбаской или килькой с яйцом, пирожные. Но его ресторанная тактика менялась, если он был приглашен на день рождения. Тогда он начинал активно посещать главный зал ресторана, где играл оркестр, пела солистка, и тогда он заказывал серьезные блюда – вроде свиной отбивной за рубль двадцать. Конечно, пребывания в этом зале были более затратными, нежели в баре. Но Эдуард не мог позволить себе явиться на день рождения без подарка. Со своей инженерной зарплатой купить приличный подарок он не мог. Поэтому всегда дарил ресторанные комплекты то ножей и вилок, то рюмок, то бокалов. Иногда это был комплект из трех предметов – по числу посещений ресторана. Иногда, после зарплаты, мог быть уже и из пяти. Наличие на подарках то зарубок, надрезов на ножах, вилках и ложечках, то гравировок „Ресторан Рига” на стекле бокалов, и он сам и одариваемый именинник считали шиком. Подарки считались дорогими и были желанными, принимались охотно и со смехом – мол, и от администрации ресторана „Рига”.

Не имея своей квартиры, Эдуард жил неизвестно где. На лето набирал профсоюзные путевки в дома отдыха на Рижском взморье. Энергичного, веселого, добродушного и улыбчивого, его любили официантки и закармливали котлетами и пудингами с киселем. В выходные дни он приглашал друзей в гости. После дня на песках под солнцем и зачастую только с мороженым за весь день, мы с надеждой на ужин вместе шли в его дом отдыха, и Эдуард всех кормил. Иногда он устраивался инструктором по физкультуре и проводил занятия с отдыхающими по утрам на пляже, и в сопровождении гармониста. Тогда он имел комнатку в этом же доме отдыха. В ней на табурете стояла электроплитка. Эдуард угощал гостей жареной картошкой. Получалась она у него всегда вкусной. Свой рецепт Эдуард открыл охотно:

––На горячую сковороду кладу мелко нарезанное свиное сало или шпек. Пустит жир – засыпаю нарезанным луком, даю ему подрумяниться и кладу нарезанную сырую картошку, посыпаю ее солью, поджарится – мешаю, убавляю огонь и томлю под крышкой. До сих пор помню его рецепт и жарю по нему, вкусно как сорок лет тому назад.

Через два дня срок его путевки закончился, и Эдуард уехал в Калининград, пригласив меня непременно побывать у него дома, познакомиться с женой и дочкой. Новыми знакомыми я не обзавелся, чувствовал себя одиноко, и стал думать чаще – нужно познакомиться с какой-нибудь девушкой.

Несколько раз наблюдал из окна, как по парку прогуливается девушка в светлом платье в розах. Светлые волосы гладко, с пробором посредине головы расчесаны и заплетены в косу. Роста невысокого, ноги белые ровные, походка упругая. Прямо девица краса – русая коса. С высоты и отдаленья в ней все же виделся один изъян – она курила. Гуляла и курила, курила и гуляла. Казалось – что мне за дело? Но мне все же не хотелось, чтобы эта девушка курила.

Днем я вышел тоже в парк и наши дорожки пересеклись. Оля приехала из Иваново после окончания в этом году института, причем окончила с красным дипломом. Участвовала в художественной самодеятельности института, гастролировала с ансамблем по областям России, играла на гитаре и пела сольно. Однажды она с мечтательным вздохом сказала:

––Ах, если бы можно было найти гитару.

Вчера я брал в комнате отдыха шашки, заметил там гитару, и пообещал Оле принести. Она обрадовалась и будет с нетерпением ждать. Массовик-затейник предложил единственную гитару, имевшуюся на складе. Она оказалась непривычно маленькой.

––Не детская ли?– Спросил я. –Нет, дамская. – Я, конечно, обрадовался такому везению и взял ее. Оля признала в ней старинная русскую дамскую гитару. Долго занималась ею, настроила и ловко пробежала своими маленькими пальчиками по струнам, извлекая приятные и давно не слышанные живые гитарные звуки, которые заметно отличались от звуков музыки, звучавших по радио, из телевизора или магнитофона. Музыка из них словно продукт из консервной банки – потребляешь, но знаешь, что есть натуральный и он вкуснее. Зная это, любил бывать в опере или балете, выбирая место поближе к оркестру, стараясь оказаться чуть ли не над оркестровой ямой.

Мои соседи, узнав, что я знаком с играющей на гитаре Олей, попросили меня пригласить ее вечером к нам, и она пришла. На столе были чай, фрукты, водка и вино, добытое большими стараниями, поскольку страна была в состоянии антиалкогольной борьбы, и застать напитки в магазине было большой удачей. Пока я готовил всем чай, используя кипятильник на стакан, за столом велся неопределенный разговор, как обычно, в начале почти любого застолья, до первого тоста. Оля чувствовала себя в новой компании свободно. Держалась непринужденно, по-хозяйски, и выглядела почти лидером, держала компанию в своих руках. Дополнено это было несколько необычным, на мой взгляд, способом. Оля сама выполнила те манипуляции с напитками, которые обычно выполняют мужчины. Так она сама сняла “бескозырку”, как говорят о снятии с бутылки алюминиевой крышечки с отгибом, напоминавшем одну ленточку матросской бескозырки, сама разлила напиток по стаканам. Я просил ее не мучиться, мол, это дело мужское. На что Оля ответила: