Джулия Тиммон - Поединок страстей

– Неужели причины эти столь серьезны, что каждый раз приходится отказываться от поездок? – с недоверием спрашивает Джошуа.

– Да, во всяком случае для меня, – говорю я, вспоминая о том, как в прошлом году мы с Гарольдом настолько долго выбирали тур подешевле, что от моего отпуска осталось всего ничего, да и отпала всякая охота куда-либо ехать. Впрочем, Гарольда можно понять: он одержим идеей обеспечить нам стабильное будущее. Был одержим… Пока не встретил Беттину. С другой стороны, может, я вообще многого о нем не знаю. Кручу головой, напоминая себе о намерении не думать о Гарольде сегодня и чувствуя, что, если увлечься этими мыслями среди ночи, наделаешь столько жутких выводов, что не захочется жить. – Может, конечно, я прилагала не слишком много усилий, чтобы осуществить мечты, – прибавляю я, вспоминая, о чем спросил Джошуа.

– Наверняка не слишком, – ненавязчиво произносит он. – Я, например, если очень чего-нибудь хочу, обязательно сталкиваюсь с рядом трудностей, но во что бы то ни стало преодолеваю их. Тогда получаю награду… – Он умолкает, какое-то время о чем-то раздумывает и прибавляет более печально: – А вообще-то, если задуматься… бывают ситуации почти безвыходные, хоть со стороны может показаться, что ничего особенно непреодолимого в них нет.

Он произносит это таким тоном, что мне кажется, будто в его словах таится некий второй смысл. Напрягаю мозги, но чувствую, что смертельно устала за сегодняшний бесконечный день и размышлять больше нет желания ни о чем. Хочется идти и идти вперед, ощущая тепло крупной руки Джошуа, больше не нужно ничего.

Некоторое время молчим, слушаем негромкий звук собственных шагов по асфальту. Я ловлю себя на том, что рядом с Джошуа уютно даже молчать. В какое-то мгновение мне вдруг кажется, что тех нескольких лет после нашего расставания вовсе не было, что и Гарольд, и наша с ним история, и Беттина лишь фантазия, которая явилась, поволновала воображение и исчезла. Криво улыбаюсь и говорю себе, что дело в избытке впечатлений и в том, что пришлось столько страдать. Завтра наступит новый день и мир предстанет передо мной таким, какой он есть на самом деле.

Джошуа указывает на дверь магазина, и мы входим внутрь – я успеваю заметить лишь то, что витрины очень красочные и освещены разноцветными невидимыми лампами. Переступаем порог и оказываемся в огромном цветочном царстве. По-моему, тут найдутся любые цветы, какие ни пожелает душа. Для свадеб, юбилеев, дома, офисов. Тут и там зеленеют пальмы, фикусы, драцены. Всевозможных цветов розы, герберы, гиацинты и лилии, кажется, наделены волшебной силой – настолько властно они приковывают к себе взгляд. Их смешанный аромат заполняет ноздри, проникает внутрь, куда-то к самому сердцу. Засматриваюсь на удивительной красоты деревце бонсай и не замечаю, как к нам подходит девушка-консультант.

– Добрый вечер, – говорит Джошуа по-английски.

Чуть вздрагиваю и поворачиваю голову. Лицо девицы необычное – я бы сказала, цветочное. Щеки розовые, даже слишком, но дивно вписываются в обстановку, ресницы длиннющие и загибаются, как лепестки ромашки, а глаза васильковые.

– Желаете приобрести букет? Или, может, фикус Бенджамина? – спрашивает она тоже по-английски.

Я же говорю, мой родной язык такой, что с ним не пропадешь – всюду найдутся люди, его знающие. Впрочем, мы в центре Берлина, где бывает полно туристов. Неудивительно, что работники подобного магазина свободно говорят на английском.

– Нам нужен букет, но не обычный, – с сосредоточенно-лукавым видом говорит Джошуа.

Цветочница немного склоняет голову набок, ожидая пояснений, и я замечаю желтую розу в ее пушистых, как одуванчик, русых волосах. Настоящая или искусственная? – гадаю я.

– Понимаете, у одной восхитительной девушки сегодня день рождения, – говорит Джошуа.

Мне делается немного неловко и вместе с тем забавно.

Девица понимающе кивает.

– Так получилось, что с утра до вечера ей пришлось заниматься не вполне приятными делами, – продолжает Джошуа. – И очень неприятными – такими, что врагу не пожелаешь.

На лице девушки отражается сострадание. Я вспоминаю ужимки Беттины и тот взгляд, которым утром ее провожал Гарольд, и незаметно вздыхаю.

– Ко всему прочему, она не в своем городе и не в своей стране, – прибавляет Джошуа. – Надо подарить ей такой букет – разумеется, без вычурностей и составленный со вкусом, – чтобы посветлело на душе и чтобы показалось, что день чудесный, несмотря ни на что. Вы меня понимаете?

Мои губы растягиваются в улыбке. На душе светлеет уже от слов Джошуа, от его стремления подарить мне праздник.

Девушка кивает.

– А сколько ей исполнилось лет?

– У нее лучший для женщины возраст, самый расцвет, – не моргнув глазом отвечает Джошуа.

Смеюсь. Он понятия не имеет, сколько мне стукнуло.

– Ей сегодня тридцать один, – говорю я. Скрывать свой возраст я не пыталась никогда в жизни. По-моему, все подобные женские штучки смешны, даже жалки. Стыдиться даты своего рождения все равно что стесняться, скажем, родины или родителей. Одно дело стараться хорошо выглядеть – это здорово во всех смыслах. Совсем другое – выдавать себя за двадцатипятилетнюю, когда тебе на десяток лет больше. Глупо, ей-богу.

Меня мой возраст никогда не тяготил, напротив, теперь я чувствую себя куда лучше, чем, например, в двадцать, потому что с годами приходит уверенность и опыт, а они, на мой взгляд, ценнее юношеской неискушенности. Словом, заявить, что сегодня мне тридцать один, для меня отнюдь не проблема.

Цветочница на несколько мгновений задумывается и обводит внимательным взглядом сокровища, которые предлагает покупателям.

– А любимые цветы у нее есть?

Джошуа поворачивает ко мне голову, а я задумываюсь. Гарольд приучил меня не заглядываться на цветы в магазинных витринах, поэтому я успела забыть, отдавала ли я предпочтение каким-то определенным.

– Ей нравятся… розы… – Вспоминаю букетик гардений, оставленный в ресторане, и поднимаю палец. – И гардении. Только… – Вообще-то получить в подарок цветы, какие тебе уже дарили этим вечером, не очень-то хочется. В растерянности осматриваюсь. Взгляд снова невольно задерживается на деревце, которое смотрится точь-в-точь как настоящее, но высота его сантиметров двадцать, не больше. Лицо расплывается в улыбке, но я отдаю себе в этом отчет лишь несколько мгновений спустя.

– Давайте остановим выбор на гардениях и розах, – услужливо предлагает девушка. – Они прекрасно друг с другом сочетаются. Украсим композицию зелеными веточками и нежным тюлем…

– Нет-нет, – мягко прерывает ее Джошуа. – Не надо ни роз, ни гардений. Пожалуй, мы купим бонсай.

Я резко поворачиваю голову и смотрю на него в изумлении. Как он догадался, что из обилия столь прекрасных и не похожих друг на друга растений мне в душу запало именно это деревце? Может, я слишком неприкрыто им любуюсь? Думаю о том, что стоит оно, должно быть, дороже самого немыслимого букета из гардений, и, страшно смущаясь, дергаю его за рукав.