Уинифред Леннокс - Неужели это я?

Санди с головой погрузилась в работу, но чутко прислушивалась к любому скрипу, шороху, шуму шагов. В любой миг она готова была встрепенуться и расцвести радостью навстречу входящему Полю.

Лола вернулась в Валье поздним вечером. Вспоминая о Париже, она невольно улыбалась, довольная своей поездкой, которая все прояснила, все расставила по местам. Улыбаясь, она вспоминала, как покупала на Бульварах красную папку, как шла в литагентство, какой оказалась мадемуазель Тампл. Теперь Лола проникла в тайну Поля. Увидев вместо прилизанной старой девы, какой она представила себе литагентшу, хорошенькую куколку, она поняла, в кого он влюблен, и не могла не предупредить эту куколку: от Поля действительно ничего хорошего не дождешься. Так что пусть не надеется. Он ненормальный. В этом Лола убедилась окончательно и бесповоротно. Только ненормальный мог увидеть в ней, в Лоле, роковую цыганку, а в хорошенькой куколке — грозную воительницу в шлеме. Недаром все в Валье считают его чудаком, такой он и есть. С души Лолы свалился тяжелый камень: не она была какой-то не такой, а он. Больше она на него не обижалась, на больных не обижаются. Наоборот, даже сочувствовала.

Вторую половину дня она провела у Анни, полюбовалась малышами. Как она была бы счастлива иметь любящего мужа, рожать ему детей, прижимать к себе теплое крошечное существо, глядеть в ясные глазки! Но это у нее будет. Нося по комнате сына Анни, Лола поняла, что хочет одного: прочного семейного счастья. Помыкалась по белу свету, хватит. Пора вить гнездо.

— Париж тебе на пользу, Лола, — такими словами встретил ее Поль. — Давно я не видел тебя такой счастливой и спокойной.

— Мне на пользу не Париж, а добрый семейный дом, где муж зарабатывает на жизнь, а жена растит прелестных малышей, где все счастливы и довольны, — с невольным упреком сказала Лола.

Поль про себя содрогнулся, вспомнив этот семейный дом — тесноту, беготню малыша, а теперь еще и надрывный плач младенца.

— Рад за них и за тебя, Лола. А моя малышка чувствует себя из рук вон плохо, — честно признался он. — Сколько я с ней ни нянчусь, ничего не выходит.

Поль уже начинал приходить в отчаяние: сколько он ни бился, картина ему не давалась. Каждое утро он вставал с надеждой, что именно сегодня найдет нужный нюанс, оттенок, штрих, который оживит мастерски сделанный портрет. Но проходил день, а портрет становился еще мертвее. Невольно он то и дело посматривал на бесхитростный натюрморт, который говорил о Санди куда больше, чем ее собственное лицо, которое смотрело на него прекрасными серыми, но безжизненными глазами.

По сто раз на дню Поль проверял: может, я позабыл, какая она, фея Мелисанда? Но нет, она стояла у него перед глазами — смеющаяся, искрящаяся. Да ведь он и не собирался писать ее портрет, а хотел изобразить саму жизнь, которая явилась ему в чудесном женском обличье. И ничего не получалось.

Услышав его огорченное признание, Лола только вздохнула: у Поля все одно и то же, опять ничего не получается. Ну что ж, значит, и эту будет зарисовывать. Лоле уже и обидно не было, что он уничтожает ее портреты. Честно говоря, они ей совсем не нравились. Да и кому понравится такая уродина? Нет, хорошо, что люди ее такой не увидели.

А вслух она посочувствовала:

— Очень жаль, что ничего не выходит. Но ты же упорный, я знаю, ты от своего не отступишься.

— Конечно нет. Ложись отдыхай, а я пойду еще поработаю.

Поль поцеловал ее в лоб и исчез на своем чердаке. Лола еще долго слышала его шаги у себя над головой. Ему не спалось, он о чем-то думал.

Встала Лола довольно рано, но Поль уже стоял за мольбертом, когда она поднялась в мастерскую. Он не любил, когда его тревожили за работой, и Лола никогда не делала этого. И напрасно. Столько времени она поддерживала его заблуждения, робела перед ним, чувствовала себя неправой. Но теперь она хотела развеять эти заблуждения, вернуть Поля на землю, сказать ему правду. Пусть он все увидит так, как оно есть на самом деле. Она больше не собиралась потакать его чудачествам, она хотела помочь. Еще не поздно, Поль вполне может найти себе дело по душе, стать нормальным человеком, как все. Лола чувствовала, что должна поговорить с ним начистоту, и поговорить немедленно.

Но когда она поднялась в медовую, освещенную ярким солнцем комнату, то невольно ею залюбовалась. Грузная массивная фигура Поля занимала в этом струящемся золотистом пространстве центральное место. Он полуобернулся к ней и недовольно нахмурился.

Раньше Лолу как ветром сдуло бы. Раньше, но не сейчас. Она уже стояла за плечом Поля и смотрела на золотисто-рыжую крупную женщину с широко расставленными глазами. И вдруг ее одолел неудержимый смех. Она смотрела на портрет и хохотала. Неудержимо. До слез. Поль с недоумением смотрел на нее.

Он не мог понять, что в его картине вызвало такое безудержное веселье. И вообще, что здесь делает эта женщина? Зачем она сюда вошла? И только он собрался задать этот вопрос, как Лола простонала:

— Поль, ох, Поль! Ты когда-нибудь уморишь меня своими бреднями...

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду твою агентшу, — ответила Лола, вытирая глаза, — я ведь с ней познакомилась...

Поль недоверчиво смотрел на нее и ждал продолжения.

— Она точь-в-точь я пару лет назад, но блондиночка.

И фигурка, и рост, словом, все! Миниатюрная, изящная, а ты увеличил ее вдвое. Сделал из мухи слона! И ты всегда так поступаешь, Поль! Всегда видишь совсем не то, что есть на самом деле.

Поль смотрел на нее с прежним недоумением.

— Я ничего не понимаю, Лола, объяснись. О какой агентше ты говоришь? Ни с какими страховыми компаниями я не имею дела.

— Улица Мадам, семнадцать, литературный агент мадемуазель Тампл, вот какую агентшу я имею в виду, — отчеканила Лола.

Брови Поля поползли вверх.

— И где же ты ее видела?

— На улице Мадам и видела.

— А что ты там делала?

— Я отдала твою рукопись, чтобы она ее пристроила. Пусть издадут, я ничего не имею против.

Того, что произошло дальше, Лола никак не ожидала. Поль схватил ее на руки, громко топая, спустился по лестнице, внес ее в спальню и, закрывая за собой дверь, сказал:

— Заруби себе на носу: никогда, ни при какой погоде ты не будешь издавать мои рукописи, продавать картины, давать советы!

— По-твоему, я не имею права?.. — возмутилась Лола, готовясь высказать наболевшее.

— Нет, не имеешь, — твердо сказал Поль и закрыл дверь.

Теперь следовало разобраться с мадемуазель Тампл. Интересно, что там наворотила пламенная Карменсита? А я сам? Неужели так и не позвонил Санди с тех пор? Исчез — и ни слова? Да нет, не может быть!

Но именно так и есть. Он, который был так занят ею, который думал о ней дни и ночи, не удосужился просто позвонить. Но сейчас он все исправит. Немедленно. Сию минуту.