Энн Вулф - Шотландская сказка

— Просто и понятно… — задумчиво повторил Патрик. — А тебе не кажется, что с отцом все-таки стоит поговорить? Ведь твое молчание он воспринимает, как согласие.

Свонн зачерпнула рукой пригоршню воды и выпустила ее сквозь пальцы. Холодная, немного мутная вода стекла на песок, оставив в пальцах Свонн лишь несколько капелек да пару песчинок. Неужели и их любовь с Патриком уйдет вот так же, оставив лишь незначительный след в душах обоих? Она с тоской и тревогой заглянула в серые глаза любимого. Ей показалось, что они холодны, как вода, которую она только что держала в руках.

— Я не хочу говорить с ним сейчас, — ответила она. — Да и вообще не хочу говорить. Я знаю все, что он может мне сказать: неблагодарная дочь, которую он воспитывал практически один, предала его, отреклась от отца, от семейных традиций, настоящая женщина из рода Макфернов никогда бы так не поступила, что ж, теперь несчастному старику Уллину только и остается, что доживать свой век без дочери, если та, конечно, не образумится и не пойдет под венец с сыном его закадычного друга сэра Майкла…

— Да… — грустно улыбнулся Патрик. — Ты действительно все знаешь наперед. Но, может, стоит попробовать?

— Не стоит, — покачала головой Свонн. — Если он соберется доводить дело до конца, я уйду из дома. Сниму комнатку в Эдинбурге. Моего заработка хватит на то, чтобы скромно жить. Во всяком случае, на хлеб я себе заработаю.

— Ты можешь во всем на меня рассчитывать, — перебил ее Патрик. — Я не оставлю тебя в беде…

Он хотел сказать что-то еще, но слова застряли у него в горле. Ему показалось, что Свонн смотрит на него с плохо скрытой неприязнью. Впрочем, он это заслужил. Настоящий мужчина давным-давно не колеблясь сделал бы предложение. И счел бы этот брак пределом своих мечтаний… Еще бы, невеста хороша, как луч утреннего солнца, да и умом явно не обделена… И только он, Патрик, ведет себя как настоящий осел…

— Не волнуйся, — с видимым спокойствием произнесла Свонн, хотя внутри у нее бушевали далеко не самые светлые чувства. — Я давно уже все продумала, поэтому помощь мне едва ли понадобится.

— Я знаю, что ты самостоятельный человек, и ни на что не намекаю. Но мне всегда казалось, что друзья должны помогать друг другу…

— А мы… друзья? — Свонн удивленно приподняла левую бровь, и это придало ее лицу немного злое выражение. — Мне казалось, что наши отношения называются немного по-другому…

Патрик снял ветровку, бросил ее на песок и жестом предложил Свонн сесть. Когда девушка опустилась на песок, он присел на корточки рядом с ней. Заглянул в синие, заледеневшие глаза, наполненные холодом, страхом и еще черт его знает чем, и сказал:

— Ты знаешь, что я люблю тебя, Свонн. Люблю тебя, — повторил он, — но это значит, что я вижу в тебе не только объект желания, но и друга. Иначе на чем, по-твоему, строятся наши отношения? — Свонн молчала, задумчиво глядя мимо Патрика. — Если бы мы не были друзьями, Свонн, то, поверь, расстались бы еще год назад.

— Почему ты так уверен в этом? Нас ведь по-прежнему влечет друг к другу. А к дружбе влечение не имеет никакого отношения…

— Уверяю тебя, влечение исчезло бы очень давно, если бы оно не подкреплялось взаимным интересом.

— Пусть так, — устало вздохнула Свонн. — Честно говоря, мне сейчас все равно, друзья мы или нет…

Патрик уткнулся лицом ей в колени.

— Я люблю тебя, Свонн. Если ты хочешь мне что-то сказать, сделай это сейчас. Не держи в себе.

— О чем ты? — Свонн изобразила удивление. — Мне не на что обижаться. Во всяком случае, пока.

— Как знаешь. — Патрик слегка отстранился и посмотрел в ее глаза. Кажется, лед не растаял. Они по-прежнему были холодными, непроницаемыми. Но где-то между зрачком и радужной оболочкой еще маячил какой-то просвет — значит, не все двери закрылись. — И все-таки мне кажется…

— Тебе слишком часто что-то кажется в последнее время, — отрезала Свонн.

Крошечная искорка погасла, последняя дверца закрылась. Что ж… Пусть будет, что будет. Либо Свонн попробует поговорить с ним и понять его, либо… Но об этом лучше не думать. Во всяком случае, сейчас, когда светит солнце, море играет с прибрежным песком, и шелковистый пепел волос Свонн струится в его пальцах, горячих и влажных от волнения.

Утро выдалось светлым. Грэйн выглянула в окошко, и ее сердце радостно подпрыгнуло: солнце! Неужели хмурая весна наконец закончится и на смену ей придет улыбающееся лето?

Грэйн сладко потянулась и впервые за несколько недель с удовольствием вылезла из постели. Еще бы! Сегодня ее ожидал необычный день, ведь Осгард берет ее с собой на охоту! И погода в подмогу: гораздо приятнее бродить по залитому солнцем лесу и вересковой пустоши, наслаждаясь теплом, нежели кукожиться в вымокшей, холодной одежде…

Наскоро приготовив пищу для овец и коз, Грэйн согрела воды и побежала умываться. Процедура умывания всегда была нелегкой: одной рукой приходилось держать ковшик с водой, другой — тереть лицо и шею. Умывшись, Грэйн покормила своих питомцев, не забыв принести миску с кашей и косточку Мэлфи — сил собаке сегодня понадобится много. Шутка ли — идти на охоту? Грэйн могла отказывать себе во всем, но у пса в каше всегда лежало немного мяса, и раз в неделю Мэлфи получал кость. Грэйн считала, что в первую очередь нужно заботиться о братьях меньших, которые не могут сами себя прокормить, а уж во вторую — о себе. Человек — существо, которое может приспособиться к любым условиям, к тому же у него есть руки, которыми он может выкопать картофель и сварить репу. А домашнее животное привыкло питаться тем, что ему даст человек, и нет у него рук, чтобы из ничего сделать что-то. Эту нехитрую философию в Грэйн с младых ногтей закладывала мать, которая любила животных и всегда расстраивалась, видя, что кто-то обходится с ними скверно. Энни подкармливала бездомных собак, которых гоняла вся деревня, и относилась к своему скоту не как к рабочей силе, а как к помощникам и кормильцам.

Теплое отношение Энни к животным вернулось к ней с лихвой, когда однажды в лесу они с дочерью собирали ягоды и из-за кустов на них выскочил дикий кабан. Грэйн никогда не забудет той минуты: страх не позволил ей ни крикнуть, ни попытаться убежать. Она так и стояла, прикованная страхом к тому месту, куда стремительно летел кабан. В ее глазах застыл ужас, а в глазах кабана она прочитала тупую ярость. Ярость, которая была направлена не против нее, а против всего движущегося, живущего. Но больше всего потрясла девочку реакция матери. Энни не стала кричать, звать на помощь — это было бы бесполезно, — она спокойно встала между кабаном и Грэйн и попросила кабана остановиться… Так, словно дикое животное понимало человеческую речь. Но, что самое удивительное, кабан остановился. Он окинул Энни оторопевшим взглядом, и Грэйн увидела, что слепая ярость исчезла из его глаз, уступив место чему-то, похожему на удивление. Кабан постоял несколько секунд, словно вслушиваясь в то, что говорила ему Энни, а потом мелькнул бурым крючкохвостым задом и скрылся в кустах. Грэйн, оглушенная страхом, не слышала ничего из того, что мать говорила кабану, поэтому, придя в себя, спросила Энни, как ей удалось остановить животное. Ответ был поразительно прост: Энни обещала кабану, что никогда не будет есть кабаньего мяса и причесываться щеткой из кабаньей щетины. Грэйн от души бы посмеялась над этим детским обещанием, если бы только что оно не спасло ей жизнь. Часто, вспоминая об этом жутком эпизоде, девушка задавалась вопросом: а не обладала ли ее мать сверхъестественными способностями, не была ли она той, о ком так часто шептались жители Гоннуэя, боявшиеся, что нашлют на них порчу, «испортят» их стадо, заколдуют их пудинги? Слишком уж странной была Энни Норфилд, слишком уж часто она удивляла дочь своей невероятной способностью справляться с самыми серьезными трудностями. И слишком уж загадочной была ее смерть…