Джузи Эркетт - Бабочка на стекле

— Нам нужно поговорить об Элис.

Нед изобразил довольно-таки хищную ухмылку, которая окатывала холодом многочисленных свидетелей обвинения в суде. Позвоночник Конни стало покалывать, а это говорило о том, что и она подвержена ее воздействию.

— Поверь мне, Конни, я готов выслушать все, что ты захочешь мне сказать. — Он подбросил еще одно полено в огонь. — Почему бы тебе не присесть и не устроиться поудобнее?

Конни опустилась на краешек софы, чувствуя себя примерно такой же расслабленной, как канатоходец, собирающийся проделать тройное сальто без страховочной сетки.

— Хорошо горят, — выдавила она. — Впервые разжег камин в этом сезоне?

— Да. И, предупреждая твои следующие вопросы, сообщу, что поленья вишневые, и мне их поставляет один мужик из Мэриленда.

— Запах чудесный. Ты должен… должен познакомить меня со своим поставщиком.

— Обязательно. Позже, если ты не забудешь об этом. А теперь расскажи мне об Элис. — Эдвард сел на софу рядом с ней так близко, что она чувствовала жар его тела; так близко, что она ощущала тонкий запах его одеколона. Он откинулся на спинку софы, и перемещение тяжести его тела вынудило ее также откинуться на спинку. Ее голова оказалась на его плече, и она поспешила отстраниться в сторону.

Нед подождал, пока она опять мостилась на краешке софы.

— Так тебе удобнее?

— Г-г-гораздо, спасибо.

— Лично я чувствую себя расстроенным. Я провел вечер в предвкушении того, как будет развиваться сегодняшнее свидание. И уж, конечно, не ожидал, что ты будешь сидеть, чуть не падая с софы, с таким видом, словно ты палку проглотила.

Остаток самообладания покинул Конни, и она вскочила на ноги.

— Значит, ты фантазировал напрасно, — сварливо бросила она. — И по поводу не только сегодняшнего вечера, но и всей жизни. Нет никакой Элис, не было никакой Элис и никогда не будет никакой Элис. Я придумала ее — ее не существует!

Эдвард тоже медленно поднялся.

— Не могу в это поверить! — сказал он с изумленным видом, вполне оправданным, по мнению Конни.

И все же его изумление не казалось всамделишним. У нее создалось впечатление, что он вовсе не был удивлен. Он положил свои руки на ее плечи, и в его взгляде проглянуло напряжение.

— Зачем ты придумала ее, Конни? Странное дело, особенно для тебя.

Она сообщила ему полуправду.

— В тот момент ты казался готовым жениться на Ким Дорман, а я считала, что вы совсем не подходите друг другу.

Эдвард усмехнулся.

— Мама Мария не согласна с тобой. Она сказала, что мы превосходная пара, а ты знаешь, что она ясновидящая.

— Ей явно следует показаться окулисту. Она говорила, что и мы идеальная пара, помнишь?

Он поддел пальцем ее подбородок и приподнял ее лицо.

— Ты права. Это должно было вызвать у меня предубеждение против предсказаний мамы Марии.

— На ее пиццу больше можно положиться, чем на ее народную мудрость, — подтвердила Конни, надеясь, что Нед не заметит, насколько близка она к тому, чтобы расплакаться. — Не могу поверить, что ты водил Ким к маме Марии. — Она сделала паузу. — Это ведь наше особое заведение.

Он провел большим пальцем по ее губам нежным прикосновением.

— Вот как? — хрипло произнес он. — Вот уж не думал, что тебя трогает, куда я вожу своих дам.

Она качнулась к нему, глядя ему прямо в глаза.

— Выбор пиццы — весьма интимный процесс, — прошептала она. — Он многое говорит о том, с кем выбираешь.

— Как поцелуй, — сказал он, сокращая расстояние между их губами. — Как занятие любовью.

По предыдущему опыту она уже знала, что случится, когда их губы соединятся. И точно — вспыхнули фейерверки, заиграл духовой оркестр, сердце расплавилось, а душа зажглась. Но ни одно из этих клише не выражало ее истинных ощущений. Она будто пришла домой, сказала себе Конни. Пока руки Эдди обнимают ее, она чувствует себя настолько близкой к идеальному счастью, насколько оно вообще возможно.

Когда их поцелуй наконец закончился, он взял ее лицо и посмотрел на нее потемневшими от нежности глазами.

— Пора уже нам перестать играть в эти игры, — мягко проговорил он. — Больше никакой лжи, никакой полуправды, никаких мифических Элис, никакого обмана, что я интересуюсь юными девочками вроде Ким. Ты готова перестать спасаться бегством, Конни?

Она судорожно рассмеялась.

— Я не могу бежать. Мои ноги превратились в желе.

— Прекрасно. Пожалуй, я поцелую тебя еще раз, чтобы быть в этом уверенным. — И он покрыл ее рот страстным, ищущим поцелуем, сдобренным нежностью. Конни закрыла глаза и позволила желанию медленно и жадно расти внутри себя.

— Конни, — его голос прозвучал еще более хрипло. — Конни, я хочу любить тебя. Пойдем в спальню.

— Да, — откликнулась она, и последнее ее сомнение растворилось во вспышке жуткого вожделения. — Эдди, я так сильно люблю тебя.

В его смехе прозвучала боль.

— Сколько лет я ждал этих слов!

— Ждал? А… а ты тоже любишь меня?

Он с силой прижал ее к себе.

— Позволь мне показать тебе, как сильно я люблю тебя, — прошептал он.

Эдвард быстрыми шагами вошел в спальню и обернулся. Конни на несгибающихся ватных ногах вошла вслед за ним, но тут ноги окончательно отказались ее слушаться, и она без сил прислонилась к двери. Для нее сейчас не существовало ничего, кроме этого дорогого, мужественного лица, охваченного желанием, которое приближалось к ней и обещало такую бездну страсти, которая пугала и притягивала броситься в нее очертя голову. Нед медленно приблизился и положил руки ей на плечи. Он, не отрываясь, смотрел на эти помутневшие от желания, наполненные слезами глаза, которые обещали все и вознаграждали одним этим мгновением за все годы неверия, сомнений и ожиданий.

— Конни, родная, — тихо прошептал он, расстегивая пуговицы ее рубашки.

— Эдди, я без лифчика… — зачем-то еле слышно сказала она, хотя его глазам уже предстали пухлые полушария ее грудей и зовущая ямочка между ними, а дрожащие руки, не в силах безучастно выносить эту картину, легли на прикрывающую еще их ткань и безжалостно сминая ее, открывали то, что пока было скрыто.

Последние пуговицы, не выдержав, расстегнулись сами, и он сорвал рубашку с ее плеч. Он стоял потрясенный и молча смотрел на ее обнаженные груди, и только руки его медленно поднимались по ее телу от талии вверх, как бы отдаляя миг блаженного соединения. Она смотрела на эти руки, и внутри у нее все дрожало от смешанного ощущения стыда и такого нетерпения, которое, казалось, нельзя выдержать более минуты. Вот эти такие одновременно сильные и ласковые пальцы обхватили ее груди снизу, вот они двигаются дальше по голубым прожилкам… Он наклонился и впился губами в ее губы, а вставшие соски дождались наконец его ласки и покорились в сладком, вожделенном изнеможении, исторгнувшем стон из ее груди.