Дениз Робинс - Солнце сквозь снег

Впечатление, которое произвел на Люсию этот разговор с Элизабет, трудно передать. Он вызвал у нее целую бурю душераздирающих эмоций и поток слез. К счастью, впереди у нее был целый день, чтобы успеть прийти в себя до возвращения Чарльза, и к тому времени она была уже, как всегда, весела и безмятежна, по крайней мере внешне. Она всегда отличалась мужеством, но в тот момент ей понадобились почти героические усилия, чтобы болтать с Чарльзом как ни в чем не бывало, улыбаться и шутить.

Часами она надрывала себе сердце, представляя, как маленькая Джейн всхлипывает в своей постельке, как Барбара осуждает свою мать, не в силах простить ее поступка. Впрочем, Люсия уповала на короткую память юности, когда все раны быстро заживают. В одиннадцать лет можно утром плакать от горя, а к вечеру полностью забыть о своей обиде. Невероятно, чтобы Джейн долго горевала о ней, пусть даже поначалу она будет скучать. Только когда человек взрослеет и чувства его становятся глубже и серьезнее, нанесенные раны долго ноют и не заживают.

Люсия боялась, что сама уже никогда не сможет утолить боль от разлуки с детьми, с которыми всегда была рядом — со дня их рождения.

Сегодня утром она решилась написать Гаю. Сначала она собиралась общаться с ним только через его адвокатов, но мысль о Джейн и грядущей операции заставила ее прибегнуть к более решительным действиям.

Люсия отправила письмо Гаю прямо на работу. В нем она просила разрешения навестить Джейн в больнице, умоляла, чтобы в связи с особыми обстоятельствами — операцией дочери — он проявил великодушие и пошел на уступку. «Возможно, — писала она, — это поможет Джейн быстрее поправиться».

Теперь она ждала его ответа. Ей оставалось мучиться еще два дня — операция дочери была назначена на утро понедельника.

На деловой встрече в отеле Тентердена Люсии было уготовано новое испытание. Вместе с Джоном Дагдейлом ее там встретил низенький человечек в поношенной одежде и шляпе-котелке. Джон представил его как мистера Смита. Мистер Смит протянул ей руку, довольно замызганную, и заверил, что чрезвычайно счастлив с ней познакомиться. Потом он попросил Джона Дагдейла засвидетельствовать, что она действительно является миссис Гай Нортон, и, когда это было сделано, с медоточивой улыбкой вручил ей лист бумаги, густо покрытый напечатанным текстом, попросив прочесть и подписать в его присутствии.

Люсия взяла документ слегка дрожащей рукой. Ей не понравилась усмешка на плохо выбритом лице мистера Смита. Джон Дагдейл смущенно откашлялся и, извинившись, отвел ее в сторону.

— Мне очень жаль, но это придется сделать, миссис Нортон. Простая формальность. Мистер Смит представляет… э-э… адвокатов вашего мужа.

Она с трудом изобразила улыбку:

— Да, я понимаю. Я рада, что дело сдвинулось с мертвой точки…

Люсия решительно пересекла вестибюль, села за журнальный столик и внимательно прочла документ. Но еще, прежде чем она добралась до последней строчки, щеки запылали румянцем, нахлынуло острое чувство вины. Как это было написано… Какие формулировки! Люсии казалось, что ее швырнули лицом в грязь, она чувствовала себя чуть ли не преступницей.

Столько всего скрывалось за частоколом юридических терминов. Да, закон не отличается ни терпимостью, ни деликатностью.

Итак, теперь она была «ответчиком» по иску своего мужа. В документе излагалась суть иска, рассказывалась ее биография, были приведены дата свадьбы с Гаем, имена и даты рождения девочек, зафиксирован факт «измены».

Люсия несколько минут посидела за столиком, сцепив руки, сжав зубы; в глазах заблестели слезы.

Она чувствовала себя униженной этим документом, который прислали ей на подпись адвокаты Гая.

«Наверное, это глупо, — говорила она себе, — сейчас не время для сантиментов. В глазах закона я изменившая жена и должна принимать это кротко, обязана подписать признание в собственном грехе. Но все это так… так чудовищно… бесчеловечно!.. Боже, как это гадко! И Чарльзу придется подписывать такую же бумагу. Они выставят на всеобщее обозрение его действия, станут называть его гнусными именами, заставят расписываться в неблаговидных поступках…»

К ней подошел Джон Дагдейл.

— Вам чем-нибудь помочь, миссис Нортон?

Она подняла голову:

— Нет, нет, спасибо. Только прошу вас, не называйте меня больше так. Мне неприятно даже звучание этого имени. Мне все это кажется чудовищным… такой ценой получать свободу… в этом есть бессмысленная и бесчеловечная жестокость… это так унизительно…

Молодой адвокат вспыхнул и закусил губу.

— Совершенно с вами согласен. Я всегда считал, что развод в суде гибельно сказывается на женщинах вашего склада. Простите, но я не могу избавить вас от этого.

Она усмехнулась и решительно поставила свою подпись на документе.

— Вот, прошу! Я признаю свое преступление. Отдайте бумагу этому гнусному человеку в котелке, я не хочу его больше видеть.

— О, вы его больше не увидите, в этом нет необходимости, — грустно заверил Дагдейл.

Люсия смахнула слезы с глаз, закурила, потом предложила молодому адвокату посидеть в ресторане отеля. Он отказался — ему надо было немедленно возвращаться в Лондон и заодно отвезти мистера Смита. Джон заверил ее, что теперь дело пойдет без проволочек. Если им повезет, оно будет передано в суд еще до Рождества.

— Как только постановление о разводе вступит в силу, вы сразу почувствуете себя спокойнее.

Люсия глубоко вздохнула:

— Наверное, самое худшее — то, что приходится так долго ждать. Жаль, что, когда два любящих человека хотят соединиться, это нельзя сделать более прилично и без такой огласки.

— Согласен, — кивнул Джон. — Но, боюсь, мы еще не дошли до реформы законодательства в этой области. Понимаете, люди старшего поколения, такие, как мой отец, считают, что развод и не должен быть легким делом. Поэтому время между вынесением судом постановления о разводе и вступлением его в силу предусмотрено для того, чтобы дать возможность мужу и жене одуматься и восстановить отношения.

— А что, бывали такие случаи — что люди мирились уже после постановления о разводе?

— Бывали, но, признаться, не часто.

— Со мной этого точно не будет. Я лучше умру, чем вернусь к мужу, — заявила Люсия. — Лучше пройти через все эти унизительные процедуры, чем снова стать женой Гая Нортона. Хотя я ужасно скучаю по детям.

— Вам будет разрешено с ними общаться, не сомневаюсь.

— Общаться! — с горечью воскликнула Люсия. — Вот, еще одна жестокость закона! Как это возможно, чтобы женщина, которая в течение пятнадцати лет была преданной матерью, вдруг стала отверженной? У нее отнимают детей только потому, что она, будучи несчастлива с мужем, отважилась оставить его! Почему ей разрешают только «общаться» с собственными детьми, хотя на самом деле она имеет на них гораздо больше прав, чем их отец? Я чуть не умерла — два раза, когда рожала дочерей. Я сделала для них неизмеримо больше, чем Гай. Неужели из-за того, что я ушла к мужчине, которого по-настоящему люблю, опека над детьми будет поручена такому человеку, как Гай Нортон, а мне дано лишь право «общаться» с девочками… и то с его разрешения?