Кейт Уолкер - На вершине мира

– Я в порядке.

«Я сделаю это или умру», – поклялась про себя Клемми, выложив остатки хлеба из корзины на деревянную доску. Она уже сожалела, что не позволила Кариму заняться бутербродами. Нога ныла и болела при каждом движении, особенно когда приходилось опираться на нее. Она распахнула дверцу холодильника и, балансируя на здоровой ноге, принялась изучать его скудное содержимое.

– Сыр? Салат? – спросила Клемми.

Нетерпеливый вздох за ее спиной должен был бы предупредить ее, но она твердо решила не оглядываться. Вдруг ее схватили, подняли в воздух и насильно унесли в гостиную. Карим бесцеремонно бросил ее на диван и уложил на подушки, когда она предприняла попытку подняться.

– Оставайся здесь!

Казалось, он отдает команду собаке, от которой ждет только повиновения. Но Клемми не стала с ним спорить. Он был прав насчет ее ноги, хотя ей не просто было признать это. А тепло в гостиной было уютным – после промерзшей кухни. Она обняла подушку и подвинулась ближе к камину. Правда, это не помогло забыть о прикосновении Карима, не успокоило ее колотившееся сердце. Рукав, за который он держал ее, хранил его запах. Считая, что Карим занят приготовлением бутербродов, Клемми не смогла противиться первобытному инстинкту и потерлась шеей о рукав, втягивая в себя воздух.

– Еда… Или что-то вроде того.

Она подпрыгнула, как испуганная кошка, когда перед ней появилась тарелка. Видел ли он, чем она занималась? Заметил ли предательскую реакцию? Запах Карима витал у ее ноздрей, и она почувствовала, как нервы сжимаются в комок, больно покалывая в области живота, словно сотни иголок. Он подошел ближе к огню. Сядет ли он рядом с ней на диван? Клемми не знала, сможет ли она вынести эту близость, справиться с ней. Но в то же время она до дрожи мечтала об этом, жаждала прикоснуться к нему хоть пальцем.

Ей не удалось сдержать вздох разочарования, который она издала, как только Карим выбрал другое место, придвинув старенькое кресло к камину и устроившись в нем со своей тарелкой. Он уловил этот вздох, его брови поднялись, и Клемми уже была готова услышать какое-нибудь саркастическое замечание. Однако его не последовало.

– Почему ты здесь живешь? Среди всего этого? – поинтересовался Карим.

Он обвел комнату оценивающим взглядом, и Клемми стиснула зубы. Она и так знала, что ее коттедж очень стар. Но именно таким он ей нравился. Таким его оставила Нэн, а после ее смерти он дарил Клемми замечательные воспоминания о коротких визитах сюда в детстве.

– Ну, извини, что это не дворец, к которому ты привык.

– И ты тоже, – парировал Карим. – И уж точно не дворец, в котором тебе предстоит жить.

«Лучше не напоминай!»

Неужели он и правда считает, что она способна думать об этом доме в таком ключе? Что она предпочтет мраморную холодность дворца в Растаане, который был ей предназначен еще с детства и из которого она уже мечтает сбежать?

– Но это мой собственный дом! Только мой, и ничей больше.

До приезда Карима никто из Маркхазада или соседних королевств не знал о коттедже. Карим вторгся в ее личное пространство, ведя себя по-хозяйски, забирая то малое, что осталось от ее уединения. Ее жизнь ей больше не принадлежит. Даже если она будет покидать дворец, к ней постоянно будет приковано внимание людей. А внутри… Клемми отказывалась даже думать о том, какой будет ее жизнь с мужем, которого она не выбирала, о пустоте брака, которого не избежать.

Если бы он выглядел как Карим…

– Твой? – Карим поднял брови и уставился на нее.

Она его заинтриговала.

– Здесь жила моя бабушка, и я изредка приезжала к ней в гости, когда была маленькой. Дом она завещала мне. Я здесь прожила не так долго, поэтому смысла что-либо менять не было, и…

Девушка откусила кусочек бутерброда. Крошка попала ей в дыхательные пути, и Клемми закашлялась. Она нервно схватила стакан воды – единственного, что нашлось в доме из напитков, – и сделала несколько больших глотков. Клемми надеялась, что Карим не заметит слезы в ее глазах или примет их за последствие кашля и не разглядит истинной причины: реакции на жестокую комбинацию воспоминаний и боязни нерадужного будущего. Карим не сдвинулся ни на миллиметр, даже не моргнул. Он только замер, держа в руке бутерброд. Клемми ощутила на себе его пристальный взгляд. Темные глаза мужчины, казалось, раздевали ее, делая уязвимой и абсолютно беззащитной.

– Позавчерашний хлеб. – Она заставила себя найти оправдание, помахивая бутербродом и надеясь, что это его отвлечет. – Он слишком черствый.

Клемми скорчила гримаску, пытаясь проглотить еще кусок.

– И ты собиралась вернуться? – Карим напомнил, о чем они говорили минуту назад, закончив предложение за нее.

Она откинула голову назад, моргая, чтобы избавиться от пелены слез. Языки пламени плясали в камине, отбрасывая тени на волевое лицо Карима, лишая Клемми возможности увидеть в его темных глазах, о чем он думает.

– Почему тебя это удивляет? Конечно, я собиралась вернуться. – Клемми на секунду представила, что было бы, если бы она действительно решила жить своей жизнью и не возвращаться домой. Ужас! – Честно говоря, не стоило твоему отцу отправлять за мной тебя или кого-либо еще.

Карим молился, чтобы она не прочитала правду на его лице. Не хватало только, чтобы она сейчас запаниковала и испортила все еще больше. Если такое возможно.

У него тут же пропал аппетит, он бросил бутерброд на тарелку и поставил ее на кофейный столик. Он должен быть уже в пути, в самолете, летящем в Растаан. Точнее, они уже должны быть дома или по крайней мере приземлиться в аэропорту, где служба безопасности Набила возьмет все в свои руки. Он был бы освобожден от этой миссии, от обещаний, которые дал, от ответственности за Клементину и вернулся бы к нормальной жизни.

Только вот те изменения, которые произошли в его жизни чуть раньше, означали, что он может забыть о свободе. Карим больше не был вторым в очереди на престол после Рази, что предоставляло ему достаточно свободы. Теперь он узнает, что значит быть будущим шейхом Маркхазада. С опозданием, но, похоже, он начал понимать, откуда у его старшего брата появился бунтарский дух, откуда взялась его безбашенность. К тому же он пытался заменить Рази своему отцу, который очень остро переживал смерть наследника.

Но что-то в его душе не желало думать о Клементине как о бремени. Ее положение, обещание, данное ее отцом, мирный договор, который находился сейчас под угрозой, – вот что делало ситуацию сложной. Если бы этого не было, уединение с такой красивой женщиной, чье лицо ласкают отсветы пламени, окрашивая кожу в золотистый цвет, было бы совсем не обременительным.

Нет, черт возьми!

Карим мысленно приказал себе забыть эти опасные мысли. Но было уже поздно. Все его чувства обострились, а кровь бурлила в жилах – и вовсе не от незначительного жара, исходящего от камина. Карим остановил взгляд на губах Клементины, позолоченных пламенем, таких пухлых и аккуратных, что он был готов наброситься на них, вкусить их сладость, почувствовать, как они раскрываются под натиском его языка. Он жаждал запустить руки в водопад ее волос, вдохнуть аромат ее кожи, почувствовать мягкость ее груди, прижатой к нему.