Ольга Клюкина - Визажистка

— Но все гениальное — просто! — с воодушевлением продолжил свою мысль сосед. — Однажды мне в голову пришла простая, но совершенно гениальная мысль сделать музей, посвященный жизни самого обычного человека, любого человека, самого незаметного. Ведь такого еще никогда не было. И я… я… не вижу в этом ничего смешного.

— Это вы-то обычный? — гоготнула Ленка. — Ну-ну, не буду говорить, где я таких нормальных видала!

— Сейчас я говорю не только о себе. Центром исследования может быть любой человек, я готов… Но вы же знаете, я одинок, сестра и то уехала. А вторгаться в чужую жизнь бывает не слишком-то удобно, кому-то может не понравиться… да что там скрывать, уже не нравилось… Но я с удовольствием и вас включу в свою экспозицию, вы правильно заметили, что я располагаю для этого весьма обширной площадью. Собственно говоря, именно за этим я сюда и пришел. И потом, наш дом, как никакой другой, идеально подходит, чтобы его увековечить.

— Это чтобы мы все тут повымерли, что ли? — нахмурилась Ленка. — Вы на это намекаете? И не мечтайте даже, мы вас первого по-соседски на бугор снесем…

— Но… но я не в этом смысле. Вы… вы… вы… слишком все огрубляете, — заметно разволновался сосед. Он без приглашений налил себе полную рюмку самогона и залпом выпил. — Я знаю, мое слабое место в том, что я не могу пока донести свою идею так, чтобы она стала понятной без исключения каждому. Это слишком трудно, но все же возможно. Ничего, время пока терпит. Пусть сейчас вы меня не поняли, но потом…

— Послушайте, вы, мистер Человечкин, — вдруг зло сощурилась Ленка. — А это не вы, случайно, у нас тогда с крыши телевизионную антенну сперли? Может, приватизировали для своих экспонатов, а? В музейчик притырили? До меня только сейчас дошло.

— Нет-нет, — быстро ответил Иван Иванович. — Я только коврик.

— Какой еще коврик?

— Старенький, ручной работы — он у вас под дверью лежал, совсем потертый. Вы тогда еще об него споткнулись и сказали, что его выбросить пора. Вот я и решил тогда…

— Ну, знаете ли, — даже задохнулась от возмущения Ленка. — А еще культурного человека из себя строите! Очки на нос нацепили, заикаетесь нарочно, чтобы голову нам задурить, а сами вон чем занимаетесь! Вы хотя бы меня сначала спросили, прежде чем что-нибудь брать. А может, я не хочу в ваш музей, а? Может, мне и так хорошо? Может, я вообще не желаю, чтобы всякий дурак мою жизнь вместе с барахлом и окурками в лупу разглядывал? А потом говорил, что у Калашниковых, по всей видимости, с деньгами было совсем туго! Чтобы сегодня же мне все назад вернули, ясно? До единой тряпки! А то я к вам с милицией нагряну!

— Хо-хо-хорошо, я все верну, — снова начал заикаться Иван Иванович — по всей видимости, от страха или от обиды. — Но смею заметить, что вы совершенно неправильно меня поняли…

— Скажите, Иван Иванович, а вы умеете определить подлинность рисунков или живописных работ? — поскорее вклинилась в разговор Вера, надеясь притушить неизбежный конфликт двух противоположных мировоззрений. — Допустим, если у меня есть предположение, что рисунок — столетней давности и был сделан одним очень известным художником?

— Смогу, — с готовностью поправил очки на носу Человечкин. — Я такие вещи даже с закрытыми глазами определяю. Не-не-несите.

— Но… его пока нельзя принести.

— Фре-фре-фреска? Наскальная картина?

— Да нет. На листе бумаги. Но он у меня сейчас дома.

— Пойдемте! — резко вскочил с места Человечкин, но вдруг покачнулся, схватился за скатерть и рухнул под стол, увлекая за собой тарелки, бутылки, чашки.

— Чего это с ним? — испугалась Ленка. — А я ведь так и подумала, что небось припадочный…

— Но-но-ножку отсидел, — донеслось из-под стола жалобное причитание. — Или… у вас тут внизу пола не было. Где я? Почему здесь так темно?

— Все ясно, напрочь спьянел с трех рюмок! — всплеснула руками Ленка. — Еще один скрытный алкоголик! Ну почему мне так с ними не везет?

— Да я совсем непьющий, — подсказал из-под стола Человечкин. — Это я для храбрости, ради науки, чтобы свою идею гладко изложить. Я вам хотел сказать, что согласен стенки прорубить, мне для музея места не хва-хва-хва-хватает…

— Только попробуйте! И вообще — шли бы вы лучше, Иван Иваныч, домой с глаз долой, пока целы, хватит тут квакать. Нам тут с вами теперь убираться до вечера. Эх, глаза бы мои никого не видели! Все вокруг какие-то чокнутые, ни одного нормального человека в доме нет, как будто тут и правда кто воздух испортил.

Человечкин кое-как вылез из-под стола и с виноватым видом посмотрел на Ленку.

— Не стирайте скатерть, она тоже живой свидетель… — вдруг проникновенным голосом пропел сосед.

— Чего? — нахмурилась Ленка.

— Она видела и слышала, как общаются люди в первый год двадцать первого века. Я — я — я, я хочу сказать, что примерно такой же экспонат имеется в Доме-музее Менделеева — скатерть, на которой расписывались его современники и оставляли следы…

— Сейчас точно ударить могу, прямо при свидетелях, — прошептала Ленка, глядя на разбросанные по паласу осколки, куски арбуза и маслянистые грибочки. — И не погляжу, что сосед. Смотри-ка, мало того что ворует все, что не так лежит, так он еще распоряжаться будет, что мне, видите ли, стирать, а что гладить…

— Приятно было познакомиться, — прошептал Человечкин, поразительно быстро исчезая за дверью.

— Идиот! — выдохнула Ленка, когда они с Верой остались наедине. — Настоящий псих. Нет, Вер, ну почему мне в жизни так не везет?

— А мне, наоборот, показалось — ненастоящий, — сказала Вера. — Смешной какой-то.

— Ну почему, вот скажи, почему мне всегда так не везет? — в сердцах повторила Ленка и с раздраженным видом плюхнулась на диван. — Ты скажи, Вер, вот тебе — везет?

— Наверное, — ответила Вера, вспоминая события прошедшей недели, и особенно встречу с Александром, которая теперь никогда, даже во время сна, похоже, не выходила у нее из головы.

— Вот видишь, а мне не везет! — неожиданно шмыгнула носом Ленка и взялась за пачку сигарет. — Ни фига! Вот я на этого сейчас посмотрела — чего, Вер, с такого возьмешь? Даже и связываться бесполезно, себе дороже.

— Значит, ты уже передумала? В смысле квадратных метров?

— Да нет, Вер, если он каждый день будет мне хотя бы по одной мысли петь, то я точно свихнусь. Пусть дома у себя поет, у него места — как в филармонии. Но это, Вер, с Человечкиным, еще полбеды. Мне в другом еще больше не везет. С Павликом.

— Что, опять пьет?

— Да нет. Хуже, — пригорюнилась Ленка. — Я вначале подумала — ему просто пива на ночь нельзя давать. А то он как выпьет маленько — сразу, Вер, засыпает, как только до постели доходит. Ну, думаю, совсем не буду давать спиртного, раз такое дело. Так он тогда ко мне даже и не подходит, ничего и не пытается как мужчина. Он, Вер, что-то совсем ко мне охладел, и все из-за своего театра, чтобы его черти побрали! Словно подменил кто человека.