Ольга Клюкина - Визажистка

Нет, все же тот звук, который она услышала в соседней комнате дома у Александра, гораздо больше был похож на сигнал пейджера. Да-да, именно такой сигнал она сегодня запомнила на базаре, когда стоящий возле машины парень лениво достал свой пейджер. Ну конечно, как она могла забыть!

Но у Александра не было с собой никакого пейджера — по крайней мере он ничего такого из кармана не вынимал. В тот момент, когда вдалеке что-то запищало, он лежал возле Веры и задумчиво щелкал зажигалкой, что-то говорил про факел Гименея. Должно быть, поэтому Александр и не обратил внимания на странные звуки за стеной. А Вера увидела плакат на потолке и сразу же отвлеклась, забыла ему про это сказать. Может быть, просто отец Александра забыл свой пейджер дома? Но тогда он призывно пиликал бы гораздо дольше, не меньше тридцати секунд, и звук не оборвался бы так испуганно… Странно, очень странно.

Неужели в тот прекрасный и, как теперь выясняется, злополучный вечер в соседней комнате действительно находился кто-то забывший отключить пейджер? Тот, кто чуть не выдал себя сигналом? Тот, кому пришлось переждать, когда они с Александром «позанимаются любовью» и покинут квартиру? Тот, кого они чуть не застали за грязным, воровским делом, но кто успел вовремя спрятаться? Тот, кто следил, и, должно быть, слышал каждое слово.

Не случайно все это время Веру не оставляло ощущение, что за ней кто-то наблюдает, и она даже обрадовалась, заметив на потолке тот плакат с огромным глазом.

— Засмотрелись на мою коллекцию? — спросил Свирский.

— Ужасно! — выдохнула Вера. — Ужасно… интересно.

Ей все еще не хотелось верить своей внезапной догадке. А вдруг это только ее фантазия?

— Тут некоторые часы у вас сильно запылились. Жалко, они от этого могут испортиться, — сказала Вера, цепляясь глазами за потемневшие веточки плюща на стене замка. Хотелось хотя бы еще на несколько секунд задержать ощущение если не покоя, то хотя бы душевного равновесия, но теперь оно было безжалостно и непоправимо разрушено, буквально вдребезги.

— Ерунда, — отозвался из-за спины Старче. — Вот людей действительно жалко. Которые когда-то делали эти вещи. Люди портятся быстрее, и жизнь, увы, уже никакие мастера не починят. Ты, кажется, хотела мне что-то рассказать?

— Можно, я отсюда позвоню? Срочное дело, — выдохнула Вера и наконец повернулась к Свирскому, пытаясь придать лицу былую безмятежность. Хотя бы слабое ее подобие.

— Конечно, телефон на столе, — сказал Старче. — Что-то случилось? Ты какая-то странная в последнее время, девочка. Такое ощущение, что ты влюбилась, решив не дожидаться весны…

— Нет, не знаю…

Как назло, Александра дома не оказалось. Но трубку взяла Женя, его сестра.

— Алло? Да нет, он сказал, что какое-то время его в городе не будет, — услышала Вера в трубке звонкий голос Жени. — Я ничего не поняла, но, по-моему, он от кого-то скрывается. Раньше он мне все рассказывал, но теперь, из-за того, что я в положении, из него слова не вытянешь. Что-то случилось, да? Не знаю, может быть, он поехал сразу на вокзал? Но сказал, что должен по пути заехать в одно место, к другу…

— А к кому? Он не сказал — к кому? — спросила Вера, задерживая дыхание.

— Да нет, но сказал, что мне туда нельзя. Я Саньку проводить хотела, а он сказал, что этот дом такой старый, что вот-вот развалится, он не может так рисковать следующим поколением. Говорит, что это не дом, а последний день Помпеи… Алло, алло? Ты меня слушаешь? Последний день Помпеи, говорю…

— Да-да, я поняла.

— А я говорю: неужели ты снова ввязался в какую-нибудь любовную историю? Мой брат такой человек, что для него любовь — это все! Он готов… Алло, Вера, ты чего там молчишь?

Но Вера уже положила телефонную трубку. Вдруг как раз в эту минуту Александр звонит в дверь ее квартиры? Почему же она все еще стоит здесь? И вообще — что происходит?

— Мне сейчас нужно срочно идти. Очень важное дело. Я приду завтра. Ой, нет, наверное, послезавтра — завтра у меня конкурс красоты. И все объясню. Вы должны дать мне совет. И рисунок я сразу принесу. А может быть, и сегодня еще успею. Вы на всякий случай предупредите вашу домохозяйку, что я еще и сегодня могу забежать, все зависит от одного дела… — выпалила Вера, поспешно выбегая за дверь.

В ушах у нее до сих пор стоял противный звук коротких телефонных гудков: пи-пи-пи…

— Ну, и чего ты теперь сидишь сама не своя? — спрашивала Ленка. — Из-за того, что я не видела, кто к тебе приходил? Да никого не было!

— Ты просто не видела.

— Вот и неправдушки! Я тебя, Вер, нарочно с самого утра караулила, чтобы сообщить важное известие. И всякий раз, когда слышала шаги, на лестницу высовывалась. Говорю же, никого не было, ни одного лешего. Ой, нет, вру, приходил к тебе один такой, молодой-красивый…

— Вот видишь!

— Борис, наш милый дружок. Просил напомнить, что завтра этот конкурс красоты, где он будет выступать, и чтобы ты за два часа пришла, вроде бы ты знаешь куда.

— Да помню я все, лучше бы и не помнить. А больше точно никого не было?

— Слушай, Вер, извини за грубость речи, но ты вроде как раньше понятливее была. Тебе, случаем, в последнее время сосулька на голову не падала? Или, может, на скользком упала, головой ушиблась? Я тебе — про одно, а ты мне — про другое. И не слушаешь совсем, что я тебе рассказываю. А я ведь, Вер, тебя со своей новостью с самого утра дожидаюсь, думала, что лопну от нетерпения. Извини, но, когда ты мне до утра про свой какой-то «центр античной красоты» втираешь, я тебя не перебиваю.

— Да я слушаю, не обижайся, — поневоле устыдилась Вера.

— Мне совсем некому рассказать, Вер. И Павел тоже ничего знать не должен. Но я была в театре, у его главного режиссера, Петровича. И сама попросила, Вер, чтобы он его на хорошую роль назначил, перестал валять дурака и разинул свои глазки на талант. Но теперь дело в шляпе, я его, Вер, поставила на свое место. А тебе, я вижу, не интересно, как человека спасать, да?

— Да ты что, еще как интересно! Я ведь тоже… Но я так не умею, как ты.

А началась вся эта история с тайного похода Ленки в театр, где работал Павел, для встречи с главным режиссером. Такая мысль пришла к ней сразу после распределения ролей в «Гамлете», на которое Павел не попал, отведав приворотного зелья. Ленка расценила это как «дичайшую несправедливость» и приступила к действиям.

Главный режиссер театра, которого актеры называли между собой Петровичем, будучи человеком крайне занятым, выделил посетительнице пять минут и даже нарочно выразительно посмотрел при этом на свои наручные часы, давая понять, что засек время. Он находился в полной уверенности, что перед ним — очередная безработная, рано потолстевшая и подурневшая актриса, которая пришла проситься на работу в труппу. По соображениям Петровича, этого времени вполне должно было хватить на вежливый, но твердый отказ.