Ольга Клюкина - Визажистка

Неожиданно Вере показалось, что по полутемному коридору прошел Александр, и сердце ее болезненно ёкнуло. Ну да, та же неторопливая походка победителя, фигура, стрижка, прядь черных волос, спускающаяся на лоб.

Может быть, он на самом деле никуда не уехал, а просто на время спрятался? Или уже вернулся?

— Эй! — тихо окликнула Вера.

Молодой человек оглянулся, откинув челку: нет, это был не Александр.

— Вы ко мне? — спросил он и с готовностью улыбнулся.

— Нет, я ошиблась, — прошептала Вера, сразу же почувствовав себя несчастной.

Только теперь Вера отчетливо поняла, что, как бы ни сложились обстоятельства, Александр все равно скоро уедет, и, может быть, навсегда. А ей останется только миф, и ничего больше. И все потому, что она не умеет, не хочет бороться за своего любимого мужчину, а умеет только придумывать и мечтать.

Хотя, если разобраться, все женщины в конечном счете только тем и занимаются, что создают, творят из окружающей жизни собственную мифологию, населяют ее божествами точно так же, как и древние эллины.

И вообще, что это такое — голая правда? Каков человек без оболочки мифа? А ведь миф по-гречески дословно обозначает слово. Слово о богах и героях. Слово о жизни. Слово о самом себе. Интересно, а что останется, если миф убрать?

Прозвенел второй звонок, и Вера быстрыми шагами пошла за кулисы. Она издалека заметила Бориса: задумчиво застыв в скульптурной позе, он держал в своей «мраморной» руке сигаретный окурок, и рука его дрожала от волнения.

Об Эроте, которого изваял Пракситель, говорили, что он сильнее любых стрел поражал зрителей неотразимой силой томного взгляда.

То же самое можно было сейчас сказать и о Борисе.

С задумчивым выражением лица, обиженный на весь белый свет и особенно на его женскую половину в лице Веры, но тем не менее взволнованный предстоящим выходом на сцену, он действительно выглядел сегодня особенно неотразимым.

— Сандалии жмут, — сказал Борис как ни в чем не бывало, увидев Веру, и отвел глаза. — Все ноги в волдырях. Я даже от боли слова забыл. Так что, считай, тебе повезло, Верунчик. Ты где будешь стоять, чтобы тебя не искать?

— Вон там, в уголке. Мне оттуда заодно и зал будет видно.

— А кто там у тебя в зале? — невесело усмехнулся Борис.

Вера промолчала и торопливо отошла на свое место.

Она почти не видела зрелище, которое происходило на сцене в этот вечер. Во-первых, потому, что стояла за кулисами. Во-вторых, все ее внимание поневоле было направлено на внешность Бориса. После каждого его выхода на сцену для нее сразу же находилась какая-нибудь работа: поправить макияж, после конкурса танцев подсушить вспотевшие волосы феном, чтобы снова придать прическе хорошо продуманную вольность, или убрать светлым гримом слишком уж ярко проступивший румянец, который нарушал цельность задуманного образа. Кроме того, приходилось учитывать, что шоу снимало телевидение, а значит, взыскательные глазки видеокамер грозили публично разоблачить мельчайшие погрешности на лице, требовали еще более внимательного отношения ко всем мелочам.

Да ей и не хотелось оценивать, кто сегодня был лучше всех. Она неотступно думала о своем, безуспешно пытаясь отыскать глазами в зрительном зале Марка. Хотелось когда-нибудь понять, что за тайна скрывается за этим человеком. Но почему-то его нигде не было видно. И это тоже было тревожно, как-то мучительно, тошнотворно.

Судя по реакции зала — то взрывам смеха, то бурным аплодисментам, — сегодняшнее шоу под названием «Конкурс красоты» многим пришлось по вкусу. Наверное, сказывалась элементарная усталость от зимней, замкнутой жизни. Людям хотелось простых развлечений, отдыха, юмора, радости для глаз.

«Феб тебя подери!» — услышала она звонкий голос Бориса и невольно улыбнулась: похоже, он неплохо вошел в роль!

Но когда начался небольшой поэтический турнир, Вера стала прислушиваться с удвоенным интересом — Борис не зря вынес из ее дома целую сумку книг. Даже невероятно, как сильно и пронзительно звучали в переполненном театре строчки античного поэта Ивика, жившего в шестом веке до нашей эры, «Феб знает когда»:

жаловался вслух на свою судьбу Борис, и почему-то такие подзабытые слова, как «страсть», «любовный жар», произнесенные со сцены, казались особенно выразительными: все это было большинству зрителей не вполне понятно, но зато на редкость притягательно. Если бы Борис вдруг сейчас со сцены ругнулся матом, то это вряд ли кого-нибудь сильно удивило бы. Но строчки тысячелетней давности почему-то казались особенными, первозданными.

закончил свою композицию Борис. Похоже, никто в этот вечер не разбередил в зрителях столько скрытых под толщей зимних снегов желаний, как этот невесть откуда взявшийся Аполлон, порхающий по сцене в развевающемся золотистом плаще. Он был одновременно сердцеедом и сердцелекарем, но определенно — настоящим вестником скорой весны.

И все же Вера испытала настоящий шок, когда Борис с сияющей физиономией победителя подбежал к ней за кулисами, схватил за руку и вытащил на ярко освещенную сцену.

— Я хочу сказать, что своей победой сегодня я во многом обязан своему визажисту, можно сказать, создателю, скульптору, ваятелю, — громко прокричал он в микрофон. — Запомните это имя: Вера Клементьева. Она знает, как сделать любого человека неотразимым, и я готов публично целовать ей руки…

Публика принялась хлопать с новой силой, проникаясь еще большей симпатией к своему избраннику. Ведь как ни крути, но в провинции не слишком было принято публично хвалить и выставлять на всеобщее обозрение тех, кто кропотливо за кадром делал из обыкновенных людей кумиров. В этом было что-то нездешнее, сентиментальное, как если бы какая-нибудь голливудская звезда вдруг начала расхваливать перед восторженными поклонниками пудинги своей любимой тетушки из Канзаса, уверяя, что именно им обязана своим ростом, упитанностью, неизменна хорошим настроением и всеми победами.

Защелкали фотоаппараты, умилительный момент, как местный «король красоты» целовал руки и публично опускался на колени перед своим мастером-визажистом, был запечатлен сразу же на нескольких пленках.

С ярко освещенной сцены Вера не могла как следует разглядеть лица зрителей, но она впервые в жизни ощущала сейчас на себе горячее дыхание зала, особый сгусток атмосферы, наполненный чувствами, настроениями множества людей, и эта мощная энергия была способна убить наповал или дать заряд к чему-то новому, совершенно неведомому.