Ольга Дрёмова - Танго втроём. Неудобная любовь

Выйдя из метро, Люба решила не садиться на троллейбус, а, воспользовавшись чудесной летней погодой, дойти до дому пешком. Миновав площадь перед Киевским вокзалом, Шелестовы свернули вправо и, оказавшись на набережной, неторопливо пошли вдоль Москвы-реки.

— Ты знаешь, Миш, воспитательница на тебя жаловалась, — держа в одной руке сумку, а в другой — руку сынишки, Люба сверху посмотрела на тёмную макушку Мини.

— Опять? — вскинув голову, Мишаня недовольно надул щёки. — Вот бывают же такие ябеды!

— Разве можно обзывать взрослого человека ябедой? Зоя Евдокимовна — твоя воспитательница, и ты обязан относиться к ней с уважением, — серьёзно проговорила Люба. — Ты не хочешь мне рассказать, что там у вас сегодня случилось?

— Зачем? Ты же уже и так всё знаешь, — попытался вывернуться Миня.

— Знаю, но мне бы хотелось услышать это от тебя.

— Хорошо, — уступая настояниям матери, Мишенька сдвинул бровки и стал рассказывать: — Сегодня в старшую группу привезли шахматы и поставили их на полку в шкафу. Когда все ребята пошли мыть руки, мы с Серёжей залезли на стулья и достали себе по коробочке.

— А вы спросили разрешения у Зои Евдокимовны?

— Конечно, нет, мамочка.

— А почему «конечно»?

— Так она же всё равно не разрешила бы, — удивляясь недогадливости мамы, Минечка поднял на неё лучистые карие глаза. — Ты даже не представляешь, какая она жадная, — возмущённо сказал он.

— Ну об этом мы поговорим с тобой позже, — стараясь не рассмеяться, Люба прикусила нижнюю губу, — ты давай рассказывай, что произошло с этими шахматами потом.

— Потом мы стали в них играть, — не моргнув глазом, сообщил юный похититель.

— Как же вы могли в них играть, если ни ты, ни Серёжа не знаете шахматных правил?

— Мы же не в шахматы играли.

— А во что можно играть в шахматы, кроме самих шахмат? — поставленная ответом сына в тупик, Люба сбавила шаг.

— Мы играли в зоосад, — терпеливо пояснил Миня. — У нас там были слоны, коняшки, бегемоты и даже жираф. Правда, животных получилось больше, чем досок, и для всех домиков не хватило, потому что досок было всего две, — важно добавил он. — Мама, ты не представляешь, как у нас с Серёжей всё здорово вышло! Из пирамидок с кружочками на голове мы придумали сделать забор. Но тут из умывальника вернулся Вадик и начал переставлять всё по-своему. Серёжа его отпихнул, чтобы он ничего нам не ломал, а Вадик стал драться. Тогда я ему сказал, что он дурак, — честно выдал Миня, — а он почему-то обиделся, хотя ты и говоришь, что на правду обижаться нельзя.

— А плохие слова говорить можно?

— Как-то назвать его было нужно, а хорошие я тогда позабыл, — хитро извернулся Миша.

— И что же было потом?

— А потом в шахматы захотели играть все остальные, и разобрали все игрушки. Мне повезло, мамочка, я успел взять чёрную коняшку, она у меня из шахмат самая-самая любимая, — поделился радостью он. — А потом в группу пришла воспитательница и стала громко кричать и спрашивать, кто всё это сделал, ну, кто взял игрушки без спроса. — Для доходчивости Минька вытащил свою ладошку из маминой руки и, растопырив пальцы, важно помахал ею у себя перед носом.

— И ты сознался? — Люба с надеждой взглянула на юного оратора.

— Конечно, нет, мамочка, — просто ответил Миня, — но Вадька, за то, что я назвал его дураком, на меня нажаловался. Зоя Евдокимовна велела всем идти обедать, а меня оставила складывать шахматные игрушки обратно в коробки.

— Я надеюсь, ты выполнил её просьбу.

— Само собой. — Широко улыбнувшись, Миша взял Любу за руку и, подстраиваясь под её шаг, негромко добавил: — Только там было так много игрушек, что я подумал, что, если на одного коняшку в коробке будет меньше, Зоя Евдокимовна нипочём не заметит.

— И ты его украл? — ахнула Люба.

— Нет, я его взял на время, попользоваться, — замотал головой Миня, — а потом положил назад.

— Когда же ты его успел вернуть? — сопоставив рассказ сына со временем своего прихода в сад, усомнилась Люба.

— Я поиграл с ним в тихий час, когда все остальные спали, — похвастался он. — Воспитательница дождалась, пока мы все уснём, и ушла из спальни, а я начал потихоньку играть, потому что спать совсем не хотел.

— Потихоньку — это чтобы не разбудить остальных? — Представив маленького партизана, она не смогла удержаться от улыбки.

— Да вовсе не из-за этого, мама, — спустил её с небес на землю Миня. — Мне не хотелось ни с кем делиться. Сначала я играл просто так, без пользы, а потом увидел на столе воспитательницы крем и вспомнил, что ты всегда таким удобряешь руки. Тогда я встал, взял немножечко крема для коняшки и хорошенечко удобрил ей гриву, — с восторгом сообщил он.

— Удобряют землю, а руки мажут, — невольно засмеялась Люба.

— Хорошо, пусть — помазал, — согласно кивнул Миня. — Только ей это не понравилось.

— Почему ты так решил?

— Потому что она перестала блестеть, — вспоминая жирные отпечатки пальцев на лаковой поверхности красавца коня, Миша зашмыгал носом. — Я пытался её спасти, но чем больше мазал, тем меньше она блестела. А потом в спальню вернулась воспитательница, и начала сильно кричать, потому что ей стало очень жалко крема. Я же говорил тебе, что она жадная, а ты мне не верила, — с деловым видом заметил он.

— Знаешь, что я хочу тебе сказать? — Настроившись на воспитательную беседу, Люба приготовилась к длительному разговору с сыном, но внезапно замолчала и остановилась. Удивлённый молчанием матери, Минечка поднял голову, но, кроме незнакомой тёти со светлой косой, не увидел ничего необыкновенного.

— Мам, ты на меня очень рассердилась? — его маленькое сердечко ёкнуло.

— Нет, милый. — Мамино лицо разгладилось, и, немного успокоившись, Миша вздохнул. — Нам с этой тётей нужно поговорить. Ты подожди меня вон на той лавочке, я совсем недолго, а потом мы с тобой пойдём домой и обо всём поговорим. Хорошо?

Послушно кивнув головой, Минечка отошёл в сторону, сел на лавочку под липами и, сложив руки на коленках, принялся ждать. Сидеть на скамье в одиночестве было не так-то и весело, но знакомиться со странной тётей отчего-то не хотелось ещё больше.

— Ну вот и встретились, Марья Николаевна, — окинув взглядом тоненькую фигурку, Шелестова задержалась на узкой, перетянутой кожаным пояском талии Кряжиной и, усмехнувшись одной стороной рта, холодно взглянула Марье в глаза. — Что ж ты не радуешься нашей встрече?

— Это и есть сын Кирюши? — Марья внимательно посмотрела на мальчика, одетого в коротенькие летние шортики, и Люба увидела, как, задрожав, побелели губы бывшей подруги.

— Чего спрашиваешь, когда одно лицо? — нагло бросила она. — Правда, похож? — понимая, что от её слов Марье становится не по себе, Любаня смерила противницу уничижительным взглядом и вдруг, лучезарно улыбнувшись, маслено протянула: — Да, забыла тебя поздравить, ты ж на днях родила? Ну и каково это — быть мамой?