Анна Шехова - Поколение влюбленных

«Возможно, ты просто влюбляешься не в тех девушек», — хотел добавить мой пьяный язык, но я его вовремя прикусила.

— Может, мне просто надо внимательнее смотреть по сторонам, — продолжал Иван, — и меньше пить.

«Во-во, святые слова! Надо меньше пить!»

— Ты не думай, что это я спьяну, — предупредил Иван, — я уже неделю ничего, крепче кофе, не пил. Просто, понимаешь, во мне что-то поменялось. Не знаю, что именно, но…

— Жизнь уже не кажется таким дерьмом, как раньше, — продолжила я.

— Кажется, — сказал Иван, — но главное, что я перестал чувствовать себя дерьмом. Благодаря тебе. Спасибо, Сашка. Я, собственно, ради этого и позвонил — хотел сказать тебе спасибо.

«Не за что», — чуть не брякнула я. Но, сдержавшись, сказала:

— Ваня, я за тебя очень рада, но ты преувеличиваешь мою роль. Ты сам личность достаточно незаурядная, чтобы рано или поздно прийти к таким выводам.

— Ты — чудо! — сказал в ответ Иван.

А я чуть трубку не выронила. Второй мужчина за месяц называет меня чудом. Еще немного, и пора подаваться в мессии.

Мы поболтали еще несколько минут. Обсудили пару-тройку одноклассников, посетовали друг другу на работу и начальство. Иван сообщил, что собирается увольняться и искать для заработка что-либо более интеллектуальное. А я сказала, что размышляю о том же.

Положив трубку, вспомнила, что у меня осталась недопитая «Пшеничная».

Добрела до кухни, достала из холодильника ледяную бутылку и вылила остатки в раковину.

На этих выходных Матвей вытащил нас с Анечкой Суровцевой на дачу, в лес.

Он позвонил в четверг вечером и заявил:

— Вот что, Саша, я тут решил, что наши мозги зарастают паутиной. Надо их проветрить. Поехали ко мне на дачу? Лес, баня, овощи с грядки…

— Матвей, какая к черту дача! — Мне стало смешно. — Ты думаешь, у нас получится расслабиться? Ты правда в это веришь?

— Ну, ты можешь считать это наивностью, но я предпочитаю сохранять в себе хотя бы долю оптимизма, — отреагировал он, — поверь мне, Сашка, природа лечит, как ничто на свете.

— От чего она лечит? — ехидно поинтересовалась я. — От жизни? Или, может быть, от смерти?

— От негативизма, — на полном серьезе пояснил Матвей.

Я еще долго сопротивлялась. Мне не хотелось ехать. Дачи у меня ассоциировались исключительно с унылыми грядками, заросшими травой, среди которой пробивается к жизни вялая морковка. А выражение «выехать на дачу» со студенческих времен означало крупную попойку на свежем воздухе. От городской вечеринки она отличалась тем, что на даче было больше рисков для нетрезвой головы. Однажды, когда мы большой компанией однокурсников пили на даче у Пашки Шувалова, хозяину пришло в голову затопить баню. Народ эту идею дружно поддержал, однако к тому времени, как баня была готова, у большой части людей уже наблюдались нарушения координации. А в тесную, обшитую деревом парилку набивались, естественно, человек по десять. В итоге Димка Попов стоял возле самой печки и в какой-то момент, пошатнувшись, приложился к ней спиной… Жуткий ожог был. Огромное пятно на Димкиной спине до конца пятого курса так и не сошло.

Так что перспектива дачного отдыха никак меня не соблазняла. Матвею пришлось надавить на мою совесть:

— Я пригласил Анечку, но не думаю, что она захочет поехать, если там не будет еще кого-нибудь.

— Ты что, с ума сошел? — Я разозлилась. — Эксперименты ставишь? Не трогай ее, Матвей, слышишь? Ничего хорошего из этого не выйдет!

— Успокойся, — жестко сказал он, — я не собираюсь ставить никаких экспериментов. Просто хочу, чтобы этот человечек немного развеялся. Ты разве не видела, какая у нее тоска в глазах? Даже если ты права и мы обречены, то зачем превращать остаток жизни в сплошное ожидание смерти? Почему хотя бы на один день мы не можем забыть обо всем этом и просто отдохнуть? Понимаешь? Просто пообщаться, погулять по лесу, поесть шашлыков, попить чаю у камина. Что в этом плохого?

— Она не согласится, — уверенно заявила я.

— Ошибаешься, — сказал Матвей, — она уже согласилась. Но прости уж, я сказал, что с нами поедешь ты.

— И теперь ты хочешь сказать, что если я не полная сволочь, то у меня нет выбора, — язвительно заметила я.

— Твое упрямство остается неизменным, и это радует. — Матвей, наверное, ухмылялся.

Почти то же самое сказала мне Анна на прошлой неделе.

Разумеется, я поехала. Мне пока не очень приятно признавать себя окончательной сволочью.

Как давно я не была в лесу…

Последний раз меня вывозили на природу родители, три года назад. Тогда друзья семьи, Перцевы, пригласили нас собирать лесную клубнику.

После этого случая я дала себе слово всеми способами избегать подобных поездок. Всю ночь нас безжалостно ели комары, несмотря на то что с головы до пят мы обмазались вонючей антикомариной мазью. Из-за ее мерзкого запаха, пропитавшего палатку, я так и не смогла уснуть. А вот комаров она, похоже, не заботила, поскольку они надсадно гудели у меня над ухом до рассвета. Днем, когда началась жара, они исчезли, но им на смену тут же налетели тучи огромных, жутких оводов…

Но когда мы с Матвеем и Анечкой вышли из дачного поселка и по натоптанной тропинке углубились в чащу сосновых и березовых стволов, та неудачная поездка сразу померкла в моей памяти. Я вдохнула воздух, ощутила запах нагретой солнцем травы, коры деревьев, смолы, покрова из прелой листвы, хвои и всего того, что составляет хмельной, теплый, обволакивающий аромат леса, и вместе с выдохом сказала:

— Как давно я не была в лесу…

— Я тоже, — сказала Анечка, с восторгом оглядываясь.

Она не переставала улыбаться с того самого момента, как мы вышли из автобуса и начали разыскивать Рябиновую улицу и дом с зеленой крышей.

— Это еще не лес, — усмехнулся Матвей, — вот дальше будет настоящий лес. Если вам своих ног не жалко.

Ног нам было не жалко, и тогда Матвей заставил нас свернуть с нахоженной дороги и пойти напролом через огромную поляну — любимое пастбище коров из соседней деревни.

Трава здесь была местами высокая и мягкая: полынь, зеленые сочные ветки с резными листиками, шишечками, цветочками; местами — короткая и жесткая, как тонкие гибкие лезвия. Кое-где траву уже скосили, и теперь на этих проплешинах рыжими кучками лежало сено. Когда мы сделали привал, то сгребли эти мелкие снопы в одну копну и расстелили сверху покрывало. Получился отменный диван.

За сенокосом началась полоса высокой и жесткой травы: плоские бледно-зеленые полоски словно были вырезаны из бумаги с режущими краями. Они царапали ноги, и вспотевшую кожу тут же начинало саднить. Но это не раздражало, словно горящая кожа была не помехой, а лишним напоминанием о том, что тело еще живое и способно чувствовать.