Наталия Экономцева - Точка Женщины

— Пожалуйста, дорогая, ты не могла бы сегодня следить за алкоголем? — Он завязывает галстук перед зеркалом. Лицо озабоченное.

— Следить, чтобы никто ничего не выпил?

— Нет, любимая, следи, чтобы ты не выпила лишнего. — Узел галстука получился кривым, и приходится начинать всю процедуру заново. Лицо уже довольно раздраженное и начинает краснеть.

— Лишнего? Так не заказывай лишнего, и я его не выпью.

— Послушай, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Встреча действительно важная, и ни в коем случае нельзя напиваться. Не ставь меня в дурацкое положение.

— Ах, вот в чем дело! — обрадованно восклицает она, как будто до сих пор не догадывалась, что именно его беспокоит. — Ну так я могу просто не пойти…

Плавно изогнувшись, она стягивает через голову длинное черное платье на тонких бретельках. Она замирает среди комнаты в кружевном белье и чулках, и он бросает на нее такой выразительный взгляд, что сначала даже кажется, он перестанет завязывать галстук. Но, оглядев ее с ног до головы, он все-таки продолжает бороться с узлом.

— Ты не можешь не пойти, все будут с женами.

— Ну так я-то тебе, слава богу, не жена, — она улыбается и заваливается на кровать, закинув одну ногу в тонком чулке на другую. При этом ее длинные светлые волосы, над укладкой которых полтора часа бился парикмахер, разлетаются по плечам в совершеннейшем беспорядке. И глупо было бы отрицать, что так Тата выглядит гораздо лучше.

— Прекрати, пожалуйста. Одевайся.

— Не хочу. Я, может быть, наоборот, хочу раздеваться…

— Тебе обязательно выводить меня из себя перед важной встречей?!

— Ты сам выходишь из себя, исключительно по собственной инициативе.

Галстук опять завязан криво, и в сердцах он швыряет его на пол. Она лежит на кровати, покачивая тонкой ногой, и смеется. Их глаза встречаются. Ее — ярко-синие, прозрачные, насмешливые; его — темно-карие, почти черные, раздраженные. И тогда он бросается на нее, как дикий зверь, срывая с себя одежду и нимало не заботясь о том, что почувствует Тата. Она закрывает глаза и изо всех сил сжимает ладони в кулаки.

После выясняется, что его пиджак безнадежно помят. Он надевает брюки, застегивает рубашку. Он больше не смотрит в сторону Таты, которая по-прежнему лежит на кровати, покачивая ногой, вот только глаза ее становятся темными и мрачными.

— Погладь пиджак, пока я покурю. И быстрее, времени совсем нет, — бросает он и, так и не взглянув на нее, выходит в коридор, оттуда в кухню и потом на балкон.

Еще несколько секунд Тата продолжает лежать. Потом поднимается, подходит к шкафу, быстро надевает джинсы, свитер и куртку. Направляется к двери, но на полдороги возвращается. На полу посередине комнаты лежит очень дорогой и безнадежно помятый пиджак. Она расстегивает джинсы, садится на корточки и писает на пиджак, стараясь попасть на правый карман, где — она точно знает, лежит телефон. После чего она одевается и очень быстро выходит за дверь.

Что за глупость, какая типично мужская самоуверенность — разрешить женщине, с которой ты спишь, пользоваться твоим банковским счетом. Если повезет, она успеет опустошить его еще до того, как обладатель помятого пиджака закончит свою действительно важную встречу.

Выйдя на улицу, она слышит нечленораздельные проклятия, которые он посылает ей с балкона. Она машет ему рукой и быстро идет к машине. Этот мир принадлежит ей. Тата с удовольствием представляет, как он нервно переодевается и мчится на свою встречу в дорогом ресторане. Она очень надеется, что телефон у него не работает, а значит, предупредить об опоздании или даже отменить ужин не удастся: номера-то наверняка записаны в память мобильного.

Тихонько напевая, Тата летит в своей маленькой шустрой машинке по центру Москвы. У одного из домов она останавливается. Выходит из машины и бросает в мусорный бак свой дорогой красный телефон.

— Ты просто ненормальная!

Антон хохочет, запрокинув голову. Когда он смеется, то похож на ребенка — таким лучистым и радостным становится его лицо.

Она распускает волосы и улыбается.

— Почему это? Я гораздо нормальнее многих.

— Брось, ты написала на пиджак! По-твоему, нормальный человек может такое сделать?!

— Я делаю то, что хочу. Что может быть нормальней и естественней?

Он потирает пальцем переносицу. Действительно, что можно ответить на такое?

— Ну а в чем же практический смысл этого, с позволения сказать, проекта? — сурово вопрошает Антон.

— Смысл огромный! Этот мужчина очень богат и очень силен. А когда у тебя есть деньги и сила, ты начинаешь думать, будто можешь справиться с кем угодно. Но это ведь не так! Есть и более тонкие методы воздействия…

— Например, написать на пиджак?

— Ага. Написать на пиджак и на телефон, и за несколько секунд сделать тебя совершенно беспомощным. После такого умному человеку приходит в голову мысль о том, что на жизнь можно смотреть совершенно иначе. А он, как ни крути, очень умный человек.

— Неужели после этого он не пытался тебя найти?

— Конечно, пытался, — пожимает плечами Тата. — Но я ведь тоже не дурочка и в тот раз спряталась даже лучше, чем обычно. Через два месяца я послала ему открытку с извинениями. На ней были нарисованы два очень смешных жирафа, а под ними — маленькая лужица. После этого он перестал сердиться. Кстати, на днях я узнала, что на следующих выборах он баллотируется в президенты.

— Н-дааааааааа, — невесело мямлит Антон, — тебе бы поставить все это на коммерческие рельсы, и ты сама могла бы через пару лет нежиться на собственной вилле в Ницце.

— На коммерческие не получится, — тихо отвечает она. — Я помогаю только тем, кому хочу. И только тем, кому это действительно нужно.

— Только мужикам?

— Да, — и ее щеки опять немного краснеют, — с мужчинами у меня как-то лучше получается… Хотя два раза я пробовала и с женщинами, но там все значительно сложнее.

Антон некоторое время раздумывает над ее словами.

— Слушай, — наконец говорит он, — неужели все эти мужики, которых ты очаровываешь и бросаешь, тебе совершенно безразличны?

Ее ресницы взлетают вверх очень быстро, а лицо становится растерянным. Она проводит рукой по волосам и отворачивается к иллюминатору, облака за которым почти исчезают, и видно, что где-то внизу проплывает очень синее море.

— Теперь твоя очередь, — говорит она, глядя в сторону, и ее голос кажется еще более низким и глубоким, чем обычно, — расскажи мне какую-нибудь свою историю.

А чего там? Пан или пропал. Нет смысла врать. Сказать все как есть и посмотреть, что получится.

— Мне нечего рассказывать.

Она с интересом поворачивается к нему.

— Что, совсем никого?

— Совсем. Никого, о ком стоило бы вспоминать.