Кэйтлин Битнер Рот - Любовь творит чудеса

Все четверо направились в небольшой коридор, отделявший спальню, в которой жили все эти годы Рене и Бастьен, от комнаты, в которой располагались Одали, Жозетта и Соланж. Бастьен уложил Кэмерона на кровать, подсунув ему под спину подушки, и укутал в несколько одеял. Глаза больного были закрыты, но потрескавшиеся губы шевелились, как если бы он пытался говорить, а горло подергивалось, словно он хотел сглотнуть.

– Он нас слышит? – спросил Мишель.

– Он сейчас без сознания и накачан опиумом, так что не знаю, – ответил Бастьен. – Но есть хорошие новости. Он не умрет и ногу тоже не потеряет. Его укусили дважды. Судя по всему, большая змея не выпустила в рану яд. Это сделала та, что поменьше.

Бастьен очень осторожно размотал ногу Кэмерона и показал раны. Левая сторона его бриджей была разрезана до талии. Совершенно обескровленная нога сильно опухла от пальцев до бедра. Две отвратительного вида раны располагались на местах укусов.

– Господи всемогущий, – пробормотала Жозетта.

Рене покачал головой и прижал палец к губам.

Побледневшая и дрожащая всем телом, Фелиция подошла ближе.

– Откуда вы узнали, что большая змея не впрыснула в рану яд?

Оглядев Фелицию с головы до ног, Бастьен указал на ногу Кэмерона.

– Вот здесь она его укусила. Видите, рана покраснела?

Все дружно кивнули.

– Это потому, что в нее вонзились зубы. Нужно не допустить инфицирования. Скорее всего, змея приняла ногу Кэмерона за аллигатора и просто защищала свою территорию, а яд приберегла для жертвы. Змеи зачастую так поступают. А теперь взгляните на другую рану. – Он указал на два пятнышка. – В этом месте кожа бледная, а вокруг располагаются отмершие ткани. Это значит, что маленькая змея угостила Кэмерона изрядной порцией яда. Ему повезло, что она не попала в вену.

Жозетта отошла назад, чтобы освободить Фелиции и Мишелю место возле кровати. Они были семьей Кэмерона, и она не имела права находиться среди них. Но как же ей хотелось к нему подойти. И какой одинокой она вдруг ощутила себя, наблюдая за ними.

– А что мать? – спросил Рене. – Она хоть как-то помогла?

Бастьен пожал плечами.

– С неохотой. Его сердце билось так слабо, что я дал ему несколько травяных настоек и кофе со специями. Ей я не доверяю. Только выслушал советы.

Жозетта больше не могла этого вынести. Она подошла к Кэмерону, склонилась над кроватью и коснулась рукой его лба.

– У него жар. Почему же ты закутал его в такое количество одеял?

Бастьен кивнул.

– Чтобы яд вышел из него вместе с потом.

В дверях появилась Одали.

– А еще нужно, чтобы яд спустился к его ступням. Так лошади лечатся с помощью копыт, отправляя болезнь в землю. Вот почему мы не носим обуви. – Она оглядела Фелицию. – Эти модные сапоги удерживают яд внутри вас.

Жозетта не обратила внимания на грубое вмешательство матери.

– Как скоро мы сможем увезти его отсюда?

– Сейчас ему очень больно, – ответил Бастьен. – Возможно, через неделю или две.

– Non! – выкрикнула Одали. – Вы увезете этого человека из моего дома сегодня же.

Она обвела взглядом всех присутствующих.

– И вы все тоже убирайтесь.

Фелиция побледнела и взяла брата за руку.

Одали прищурившись посмотрела на Жозетту.

– Забирай из моего дома своего любовника, убившего Соланж, слышишь? Ты ничтожная…

Вперед вышел Рене.

– Не разговаривай со своей дочерью в таком тоне, maman.

Змея, обвивавшая плечи Одали, заволновалась и принялась размахивать лишенным трещотки хвостом.

– С этого момента пусть называет меня мадемуазель Тибодо.

Жозетта сделала шаг назад.

– О, ради всего святого, maman, ты не можешь отречься от меня лишь потому…

– Посмотри на меня. – Одали сунула разволновавшуюся змею в клетку и развернулась. – Посмотри на меня как следует. Я не твоя мать!

– Но…

Глаза Одали метали молнии.

– Ты незаконнорожденная. Меня заставили взять тебя в свой дом.

В комнате повисла тишина.

Жозетту не нужно было убеждать. Потому что с какой-то непоколебимой уверенностью она знала, что услышала правду. Неудивительно, что она никогда не чувствовала себя частью этой семьи.

– А как… как насчет моих братьев? Если я не…

– О, не сомневайся, отец у вас общий. Он просто принес мне своего ребенка, которого ему родила какая-то шлюха, умершая при родах. Велел мне растить тебя как родную, иначе… – Она зажала рот рукой.

– Иначе что? – спросил Рене.

Одали перевела взгляд с одного сына на другого.

– Они твои братья по отцу. Это все, что я могу сказать. А теперь уходите.

– А Соланж?

– Твоя сводная сестра.

Внезапно Жозетта поняла еще кое-что.

– Ты сказала мадемуазель Тибодо. А не мадам. Значит ты и наш отец никогда не были женаты?

– У него уже была жена.

– Он все еще жив?

Злобная улыбка, заигравшая на губах Одали, источала такой холод, что было удивительно, как ее лицо не раскололось надвое, точно кусок льда.

– Oui.

Она расхохоталась. И ее грубый холодный смех эхом пронесся под потолком.

Одали обвела рукой комнату.

– Откуда, ты думаешь, взялась вся эта дорогая мебель? Считаешь, что мы ее украли?

Слезы обожгли глаза Жозетты, но она не расплакалась. Она судорожно вздохнула, а потом поступила так, как поступала в детстве, когда maman, вернее Одали, обрушивала на нее свой гнев, а именно: сжала в кулаки спрятанные в складках платья руки и гордо вскинула голову.

Рене обнял сестру за плечи. Он мрачно посмотрел на Бастьена, а потом кивком указал на Кэмерона.

– Он накачан опиумом, но это вовсе не значит, что он ничего не слышит. Нужно немедленно увезти его отсюда. Сможешь что-нибудь придумать?

Бастьен посмотрел на больного.

– Oui.

Совершенно ничего не соображая, Кэмерон открыл глаза. Над его головой парили ангелы в небе настолько голубом, что оно казалось неестественным. Сидящий на облаке херувим смотрел прямо на него… Постойте-ка. Это же разрисованный потолок. Очень знакомый потолок. А еще он лежал в очень знакомой кровати. Двери балкона были распахнуты. Жаркий бриз играл в верхушках деревьев, заставляя трепетать ярко-зеленые листья. Кэмерон находился в доме на втором этаже.

Только вот в чьем именно доме?

Его внимание привлекло какое-то движение справа от него. Он повернул голову. На стуле возле кровати сидел изысканно одетый мужчина, наблюдавший за больным своими поразительно голубыми глазами. Его лицо обрамляли черные как смоль волосы и короткая борода. Причем борода была подстрижена столь тщательно, что напоминала произведение искусства. Его костюм ничем не отличался от костюма благопристойного английского джентльмена, собравшегося на конную прогулку: начищенные до блеска кожаные сапоги, желтовато-коричневые бриджи и зеленая куртка.