Ануш Варданян - Не ссорьтесь, девочки!

— Ой, мамочки…

Юля тревожно:

— Что, не нравится?

— Нет, нравится.

— Что же ты рыдаешь?

— Но у меня и песни получаются другие.

— Ну так хорошо. Полное обновление, — сказала Юля, хотя сама была не вполне уверена, хорошо это или плохо.

— Да! Новый альбом написала… полностью новый…

— Ну так супер, потрясешь общественность.

— Как?! Как я ее потрясу, если эта самая общественность меня не узнаёт? У меня имидж изменился, у меня музыка изменилась, кому я теперь нужна? Я десять лет вкалывала, чтобы мои песни по радио стали крутить. А что теперь?

Юлька очень гордилась собой. Это была настоящая стопроцентная победа.

— Нонн, у нее все изменилось. И лицо, и мысли, и одежда!

— Чехов ты наш.

— Дурочка! Она преобразилась. Понимаешь — это чудо.

Вместо того чтобы просто порадоваться за подругу, Нонна, все еще переживавшая крушение затеи с клипом, фыркнула:

— Чудо у нее! Подумаешь! Вот у меня чудо — так чудо. Парадокс, противоречащий законам природы. У меня есть заказчики, у меня есть деньги, чтобы снять клип, и у меня есть гонорар.

— Ну и отлично.

Отлично. Было бы отлично, если бы не странные принципы Гаврилы Лубнина.

— У меня нет песни!

— То есть? А что, народный талант скоропостижно… того? Умер?

— Он пошел на лозунг, вернее, на принцип. Говорит: «Шоу-бизнес не пройдет!» Он дал мне отпор как представителю мира чистогана и насилия.

Юлька рассмеялась.

— Здорово! Остались же еще такие люди! А ты бы ему сказала: не продается вдохно…

— Сказала.

— А он?

— А он думает, что я демон рубля.

— А ты?

— А я страдаю, потому что, с одной стороны, я его хорошо понимаю, а с другой — всем надо есть.

— И пить! — добавила Юля.

— Алкоголичка!

— Я в рамках, — заверила Юлька. — А по сравнению с Обломовой я вообще не пью. Кстати, она, кажется, тоже уже не пьет.

Нонна недоверчиво помотала головой:

— Такого не бывает.

— Бывает. Может быть, мой авторский стиль способствует исцелению души и тела?

«Может быть, — подумала Нонна. — Только этого никто не проверял. Единичный случай с Обломовой еще ничего не доказывает».

— Нет, Нон, ну правда, женщина преобразилась.

— Это у нее от стресса. Если бы ты, к примеру, всю жизнь ходила бы спиной, а тебе бы строго-настрого велели ходить нормально, как бы ты себя чувствовала, интересно?

— Странный пример, — не поняла Юля.

— Вот и я говорю: у нее стресс. Ладно. Я так понимаю, клипа не будет. Надо Соню вызвонить и деньги ей отдать, чтобы вернула своему заказчику.

— Жалко отдавать.

— Жалко, конечно, но что делать? Единственное… Я там потратила немного. Рублей триста. Надо мне занять и доложить туда. У тебя деньги есть?

— Есть немного.

— Дашь? — торопливо спросила Нонна.

— Конечно дам, что ты спрашиваешь?

Юля достает деньги и протягивает их Нонне. Неожиданно ее рука повисает в воздухе. Нонна, уже протянувшая за купюрами руку, тоже замирает.

— А может, снимем клип для Обломовой? — предлагает Юля. — В ее — тире — моем новом образе?

— Да ты с ума сошла!

Нонна хватает деньги и запихивает в тот же сверток, который получила от Сони.

— Нас же кастрируют за это!

— Н-да? — с сомнением произносит Юля. — И как ты это себе представляешь?

— Очень живо.

— Нонн, ну где же твой природный авантюризм? Где гены твоих горных предков?

— Нету, нету! Все выветрилось на питерском ветру.

— А где твоя профессиональная бесшабашность? — искушает Юля. — Если ты снимаешь суперский клип, неужели они что-нибудь скажут? Им же, по большому счету, все равно.

— Юлька, отстань!

Юля смеется. Кажется, ей просто приятно дразнить подругу. Нонна же вполне серьезно обороняется от Юлиного напора.

Гаврик отличался от всех остальных людей тем, что не знал, что он отличается от остальных людей. Он не думал, нравится ли ему солнце или дождь. Не спрашивал себя: что лучше — футбол или, быть может, художественная гимнастика? Он любил вино и женщин, равно как дружил с мужчинами и водкой. Конечно, он запивал иногда — от полноты чувств и еще от того, что никто никогда не сказал ему: «Старик, ты потрясающе талантлив!» Друзья считали, что он и без них это знает.

С тех пор как инфернальщик Эдуард взял его в оборот, Гаврила впервые ощутил, что затяжные осенние дожди неприятны и утомительны, а у соседки Лизы очень громкий смех. Эти открытия не радовали его. Он всеми силами пытался им сопротивляться. Поэтому он отказал Нонке и собирался объявить Эдику, что уходит из клуба. Ему стало казаться, что он, Гаврик, хороший питерский художник, поэт и музыкант, принадлежит инфернальщику, как баня, ресторан, клуб и многое другое. Если бы Гаврик умел объяснять жизнь не стихами и картинами, не образами и метафорами, а обычной человеческой речью, он бы сказал: «Я потерял свободу выбора». Но он не умел.

После того как Гаврик сказал Нонке свое решительное «нет», он напился, а потом очень переживал. Не о себе. О ней. Он подумал, что, в сущности, она оказалась точно в таком же положении. Он разыскал Эдика, через него — Соню. Та сказала, где можно найти подругу.

Нонка вздрогнула, когда над ее головой раздался голос Гаврика Лубнина:

— Я решил, дам песню.

— Извините?

— Я подумал и решил, что буду сниматься в клипе.

— Ну и правильно! — обрадовалась она, даже не выясняя, что побудило его передумать.

Юля разочарованно присвистнула — Обломовой клип не обломится:

— Ну и плохо.

— Ну и прекрасно! — заявила Нонна.

Гаврик внимательно посмотрел на рыжую шевелюру Юли.

— А тебя я нарисую.

— А я — тебя, — ответила она.

Смета и калькуляция. Лосева сказала, что это самое главное. Соня была с ней согласна. Звук, свет, камера… Лосева нажимала на кнопки калькулятора. Складывали, вычитали, умножали количество съемочных дней на стоимость приборов в смену. Пачка денег рассыпалась на части. Оператор, осветитель, гример…

На заброшенном дворе строили павильон. Юля и Соня фактурили задник — оклеивали старыми газетами, вешали бутафорские пистолеты и кинжалы.

Примеряли Гаврику рубашки. Делали пробные фотографии, проверяя, хорошо ли он выглядит на пленке. В белой рубашке — с зализанными, как у гангстера, волосами. В красной рубашке — с цыганским чубом. В очках и галстуке — похож на клерка.

И снова считали деньги. Они таяли на глазах.

Включаются и выключаются прожектора. Все готово к съемке.

— Стоп, стоп, стоп. Гриша, остановитесь! — кричит Нонка.

Звукорежиссер останавливает запись. Оператор выключает камеру. Гриша устало опускает плечи. Уже час они гоняют первый куплет, и все ей что-то не нравится.

— Что не так?

— Нет, нет, нет, Гриша. Все не так!