Тереза Ревэй - Время расставания

Н апрасно Сергей пытался удержать последние обрывки утренних грез — сон неумолимо ускользал от него. Он вслушивался в звон тарелок, которые мама расставляла на столе: холодное мясо, яйца и лук. Скоро он почувствует дыхание матери на своей щеке и ощутит, как она чертит крест у него на лбу — так она поступала каждое воскресенье. Этот жест теперь считался контрреволюционным, но Анна Федоровна не желала от него отказываться. Сережа, как обычно, сделает вид, что спит. Этот воскресный утренний ритуал доставлял мальчику огромное удовольствие, но он стыдился в этом признаться.

Однако этим утром он не мог скрыть своего возбуждения: ведь сегодня было не обычное воскресенье, сегодня он отпразднует свое двенадцатилетие и станет гордым обладателем охотничьего карабина.

Мама легонько коснулась плеча сына рукой.

— Вставай, Сережа, — прошептала она.

Мальчик поднял руки, чтобы обнять ее за шею, и тут же застеснялся этого инстинктивного детского жеста. «Это в последний раз, — пообещал он себе. — Отныне я — мужчина!»

Несколькими минутами позже, одетый в штаны из грубой ткани и праздничную рубаху с вышивкой, он занял свое обычное место на деревянной скамье, удивляясь тому, что отец уже ушел. Мать поставила перед сыном чашку теплого молока, положила кусок хлеба, а сама села спиной к печке и налила себе травяного чая. Прежде чем приступить к завтраку, женщина ненадолго закрыла глаза. Сергей знал, что она молится.

Несколько лет тому назад мальчик проснулся глубокой ночью и услышал, как его родители негромко ссорились. Немного обеспокоенный, он напряг слух. Его мать и отец отличались спокойным нравом, они были людьми веселыми и незлобивыми. Правда, отца лучше было не тревожить в те моменты, когда у него случался очередной приступ мигрени. Друзья отца ему завидовали, потому что мужчина почти никогда не пьянел. Сергей полагал себя счастливчиком. Он мог лишь догадываться, как страдает несчастный Володя, чей отец Николай пил по-черному и нещадно избивал сына.

В ту ночь мальчик, услышав голос отца, сначала не узнал его — столь тревожным он показался Сергею. Мужчина говорил о том, что времена изменились, что красные захватили власть по всей стране и даже в Сибири, и что хочет того его жена или нет, но официально Бога больше не существует. Она должна забыть все обычаи царского режима, причем речь идет о ее собственной жизни и о благополучии всей семьи. Испуганный ребенок почувствовал отчаяние и смятение отца, но убедить в чем-либо Анну Федоровну было задачей не из легких. Она и так возмущалась, что большевики прогнали попа из близлежащей деревни.

«Варвары… Безбожники с руками, обагренными кровью», — цедила она сквозь зубы, когда говорила о чужаках с красными звездами на фуражках, чужаках, которые приезжали, чтобы рассказать о светлом будущем. «Я дочь казачьего офицера, моего отца еще при царе осудили на десять лет каторжных работ, а затем приговорили к ссылке за то, что он боролся за независимость Сибири. Я не позволю запугать себя каким-то мужланам, большая часть из которых даже рождена не в наших краях!»

Приподнявшись, Сергей немного отодвинул занавеску, отгораживающую его кровать. Протирая заспанные глаза, мальчик смотрел на отца, который схватил мать за руку и умолял ее поверить, что она не всесильна. Сережа не услышал конца разговора, но на следующее утро он увидел, что из красного угла избы исчезли многочисленные образа и маленькая, никогда не тухнущая лампадка.

Но Анна Федоровна продолжала украдкой молиться, и Сергей посмеивался над ее фантазиями. В конце концов, суеверия все еще царили в умах местных жителей, а его мать никому не причиняла зла. Но что-то мешало мальчику заговорить на эту тему, как и о том, насколько странно порой ведет себя его отец: целует матери руку, встает, чтобы подать ей стул, или учит сына хорошим манерам и правильному поведению за столом. Иногда подросток думал, что в их просторном и теплом доме с белыми занавесками на окнах существует совершенно особый мир, резко отличающийся от того, что находится за стенами дома.

Тихонько пел медный самовар. Сережа намазал черный хлеб черничным вареньем. С улыбкой на губах он представлял, какой прекрасный день его ожидает. Отец обещал, что возьмет мальчика проверить силки, а затем они все соберутся на ужин у Старшого. И праздничный ужин будет достоин торжественного события: щи со свининой, лосось, жареный гусь и пирожки. Затем они будут петь и танцевать, а хорошенькая Маруся, внучка Старшого, вручит ему обещанный подарок. Вот уже целую неделю Сергей тщетно пытался выведать у девочки, что же она ему приготовила. От нетерпения его сердце забилось быстрее.

За дверью раздалось какое-то шуршание. Мальчик и его мать одинаковым движением вскинули головы. С тех пор как в окрестных деревнях появились красногвардейцы, перевязанные крест-накрест патронташными лентами, с красными повязками на рукавах, любой нежданный шум настораживал. Да что говорить, из-за событий минувших веков сибиряки привыкли быть бдительными. Живя на этой суровой земле, они научились относиться с недоверием к беглым каторжникам, к медведям и волкам, к зыбким болотам, к непролазным чащам, к долгим зимним ночам — а зима здесь длилась почти шесть месяцев, — к летним грозам, после которых случались опустошительные пожары, к безжалостной природе, к брожению умов, к капризам царя и Божьему гневу. Отнеслись они с недоверием и к большевикам.

Но узнав знакомый силуэт в тулупе, и мать, и сын успокоились. Сергей смотрел на отца, который положил на лавку какой-то сверток и стал медленно снимать верхнюю одежду. Он почти благоговейно повесил на вешалку тулуп, затем снял шапку, рукавицы и жилет на меху. Затем он стащил с ног высокие валенки и очень аккуратно поставил их на место. Отец всегда все делал необыкновенно тщательно, что было немаловажно в этих краях, где зимой температура иногда падала до пятидесяти градусов мороза. В подобных условиях каждое правило обретало особенный смысл. Близко общаясь с отцом, Сергей перенял от него качества, необходимые для любого охотника, — точность и терпение. Именно поэтому сейчас он спокойно ждал, когда мужчина закончит убирать вещи. Когда охотник приблизился к столу, немного прихрамывая на правую ногу, Сергей встал.

— С днем рождения, мой мальчик! — воскликнул Иван Михайлович, и в его густой светлой бороде блеснули замерзшие сосульки.

Мужчина протянул сыну длинный предмет, завернутый в коричневую ткань. С пылающими щеками Сергей торопливо развернул материю и в немом восхищении уставился на блестящий ствол и деревянный приклад, на котором были вырезаны его инициалы.