Пол Райзин - Водка + мартини

— Здравствуйте, Ясмин Свон, — произносят зубы, и у меня мурашки бегут по спине от страха.

— Здравствуйте, Дэвид Уайт, — отвечает она с иронией и не только. Мне становится еще страшней, потому что в эти несколько секунд я понимаю, что они с ходу затевают флирт.

— Давайте-ка перейдем куда-нибудь, где потише и где мы можем спокойно поговорить, — произносит он, наклоняясь, чтобы взять ее бокал и, конечно, окутать облаком своих «большезубых» феромонов.

Мы переходим в нишу подальше от бара, и я сразу же чувствую, что моя игра, «язык жестов», безнадежно проиграна. Саму хореографию нашего передвижения от бара до кабинки ставит именно он, первую скрипку играет его тело, его жесты. Когда мы усаживаемся, он ловким маневром устраивает так, что Ясмин оказывается между нами. Потом он кладет себе на колени черный кожаный дипломат (слишком уж суетливо, на мой взгляд), отстегивает замки, достает мобильный телефон и с важным видом водружает его на столик.

— Я очень рад, что у нас есть помощник, то есть помощница, Майкл. Да еще — как бы это поделикатней выразиться — столь привлекательная. Мне кажется, женственность должна произвести на Вальдзнея благоприятное впечатление.

Не-ет, вряд ли этот льстивый и скользкий хрен моржовый — тот же самый Дэвид Уайт, с которым я квасил зимними вечерами в Манчестере. Тут скорей всего простое совпадение имен. Наверное, этих Дэвидов Уайтов — как собак нерезаных. Однако странным образом они все-таки друг на друга похожи, и это меня почему-то беспокоит. Похожи волосы, хотя мой новый знакомый явно подстригал их в дорогой парикмахерской, а не подрубал кое-как перед зеркалом в ванной собственной рукой, вооруженной тупыми ножницами. И тембр голоса вполне мог принадлежать тому Дэвиду, если б не этот нелепый акцент. Люди за пятнадцать лет сильно меняются. Но как насчет зубов? Ведь у настоящего Дэвида Уайта никогда не было таких ослепительных зубов, или я не прав?

Подумай хорошенько, ведь настоящий Дэвид никогда не проявлял такого интереса к женщинам, предпочитая проводить время в компании с марихуаной. Трудно сказать, как именно, но Ясмин явно выпендривается перед этим типом, она выкидывает такие штучки, каких я еще не видывал. Она и держит себя иначе, чем со мной. Все части ее красивого тела — голова, плечи, локти, колени… не знаю, как и сказать… расположены как-то ненатурально, под другим углом друг к другу. Да еще дымит, как горнообогатительный комбинат. Святые угодники, и накручивает локон на пальчик! Ну как тут не ужаснуться: ведь он ей, по всему видать, понравился.

Все это время Уайт толкует про то, что Вальдзней все еще с нами, но контракт пока не подписал. Про то, какой он капризный, как трудно иметь с ним дело — то плаксив, как старая дева, то его охватывают приступы паранойи, то вдруг становится обидчивым и раздражительным, а то впадает в ярость. Про то, что мы должны с ним встретиться завтра утром и надавить на него, как следует, растолковать старому хрену, что мы готовы официально и совершенно серьезно выслушать его и с пониманием отнестись ко всему, что он собирается сказать, — ля-ля, тополя. Но я слушаю не очень внимательно. Поскольку большинство его замечаний адресованы Ясмин — со всей необходимой учтивостью по отношению ко мне, — я просто изучаю черты его лица. Когда он серьезен, он смотрит на нее достаточно холодно. Когда улыбается (слишком часто, пожалуй, и без необходимости), на лице его появляется оскал бабуина. А она, боже мой, она смотрит на него не отрываясь и ловит каждое слово! Но почему? Может, потому, что от него исходят лучи сексуальности, а она невольно раскрывается навстречу им, как растение навстречу солнечным лучам? Ведь это же невероятно, не может же ей в самом деле нравиться этот… ну да, скользкий хрен моржовый, именно так, les mots justes [4] Правильное слово ( фр. ). .

Или может?

Я все понял. Я понял, что именно ей в нем понравилось. Его пасть. Все дело тут в родовом, генетическом влечении одного большого рта к другому. Это истинная правда, ведь даже поговорка есть такая: в других мы выбираем себя. Именно поэтому толстые люди очень часто сходятся. Или запойные пьяницы. Когда-то я знал двух человек, которые поженились только потому, что оба были рыжие, — больше между ними не было ничего общего. Бог знает, о чем они могли говорить, когда эта тема была исчерпана. Не прошло и года, как они развелись. Не следует забывать, что у нас тридцать пять процентов тех же самых генов, что и у Нарцисса. Я думаю, это говорит само за себя, не так ли?

В общем, жуткий вечерок выдался. Этот мудак ведет нас в какой-то дерьмовый, фу-ты ну-ты, шик-блеск, ресторан, где продолжает балаболить и корчить Ясмин обезьяньи рожи. А она… ну, не клеится, конечно, прямо и не мурлычет в ответ, но явно поощряет, чисто по-женски, тонко и почти неуловимо. Хлопает ресницами, головой поводит туда-сюда, в общем, совсем не хочет дать ему понять, какой он на самом деле пидорас. Меня она не то чтобы вовсе не замечает, но у меня такое чувство, что я в некотором роде вычеркнут. Впрочем, когда настает время расплачиваться, этот козел вонючий заявляет, будто уверен, что Монти нас всех угощает, и мне ничего не остается, как положить на счет, откуда подмигивает замечательная цифра в несколько сотен долларов, свою кредитную карточку.

За обедом удается выяснить кое-какие подробности о том, кто он такой, этот Дэвид, черт бы его подрал, Уайт. Он является совладельцем частной школы «Медиа стадиз», в которую принимают оболтусов из богатых семей со всего мира за мзду в семь тысяч баксов за курс. И конечно, он еще, оказывается, крестник Монти. Его бабушка (которая играет в бридж с землячкой Вальдзнея) и папа Монти во время войны служили вместе в военной разведке, кто бы мог подумать? Впрочем, во время какой войны и на чьей стороне, он не сообщает.

— Моя бабушка — замечательная женщина, — рассказывает он нам, впрочем, нет, он обращается к одной Ясмин, выкатив на нее свои обезьяньи гляделки. — Ей уже за восемьдесят, а она четыре раза в неделю дуется в бридж по ночам и при этом помнит каждую карту, которая ушла в биту. Она проделывает оздоровительные прогулки по Бродвею от Центрального парка до Уолл-стрит и обратно. Говорит, что это помогает ей всегда быть в форме. И она всегда с людьми. А самое главное, вы не поверите, она курит с двенадцати лет и выкуривает три пачки сигарет без фильтра в день. Причем легкие у нее такие же здоровые, как у какого-нибудь подростка.

— Боже мой, терпеть не могу стариков, — пытаюсь я поддержать разговор.

— Что вы сказали? — Дэвид Уайт сдвигает брови. Ясмин впервые за десять минут смотрит в мою сторону.

— Терпеть их не могу, и вовсе не за то, что они… такие все деятельные, что нам, молодым, должно быть якобы стыдно за себя, а за то, что они постоянно напоминают нам, какими мы будем сами. За то, что они такие старые. Думаю, они и сами терпеть себя не могут за это.