Джей Макинерни - Модельное поведение

— Ну что? — спросила Брук, когда мы вышли в безымянное сияние городского ущелья. — Чем бы ты хотел заняться? Может быть, пойти в Рокфеллер-центр посмотреть на елку и понаблюдать за катающимися?

Почему-то эта идея показалась мне забавной. Мальчик и его сестра на прогулке. Это так рассмешило меня, что пришлось крепко стиснуть Брук, чтобы успокоиться.

— А потом поглазеем на витрины и послушаем рождественское шоу на «Радио сити»?

Она тоже смеялась и хлопала меня по спине.

— Я не уверена, что в Рокфеллер-центр пускают преступников.

— Кого это волнует? У нас дома растут апельсины. Что на это могут ответить поганые ньюйоркцы? Представь, что мы завтра уезжаем!

— Без Корветты не будет Рождества, — улыбка исчезла с лица Брук. И под влиянием резкой смены настроения появилась опять: — Давай не поедем домой. Давай поедем на Багамы. Удерем от всех этих белых с их пакетами, полными покупок и семейных обстоятельств.

— Мы не можем от них удрать. Мы и есть они.

На ее лице появилась печаль, я взял ее руки, и пешеходный поток Пятой авеню затопил все вокруг нас. Я вспомнил, как в прошлом году Филомена вешала звезду на рождественскую елку, стоя на скамеечке, как ангел — в белом платье.

— Чипа Ральстона забодал лось на холмах близ Ливингстона (штат Монтана). Удар пришелся в пах.

— Чип изменил Филомене и ушел к Миле Йовович. Обложки всех бульварных газет пестрят фотографиями свадьбы, которая проводилась в Лас-Вегасе.

— Чип откинул копыта от передозировки на лос-анджелесском тротуаре у выхода из «Вэйпер рум», а прохожие так и проходили мимо. Позже на автостоянке актриса Кристина Эпплгейт развлекала своих друзей, пародируя его предсмертные спазмы.

— Филомене поставлен смертельный диагноз, она возвращается в Нью-Йорк. Коннор Макнайт, он же Кристиан, не слушая советов друзей и семьи, принимает ее и ухаживает на протяжении всей ее тяжелой болезни. Ее последние слова на смертном одре были: «О Коннор, мне так жаль. Ты был единственным мужчиной, которого я любила».

Брук поняла, что я не в состоянии вернуться в одиночестве в свою квартиру, и пригласила меня провести ночь у нее перед тем, как мы полетим домой. Она согласилась поесть, если я соглашусь не пить, — сложные условия для обоих. Корветта позвонила из аэропорта, чтобы сообщить, что ее рейс задержался, поэтому она едет прямо в отель, и мы увидимся завтра после ее переговоров. Я был счастлив, что мы проведем вечер вдвоем с Брук. Когда принесли еду, она начала ковыряться в овощах: изучила изумрудные горошины, изучила цвет и свежесть чилима. С палочками она обращалась так, будто они сделаны из драгоценного материала.

Брук в пижаме. Пижама Брук — это, вообще-то, старые шерстяные папины брюки, — думаю, вы угадали, — от «Брукс бразерс».

— Как будто мы маленькие, — счастливо улыбнулась она. — И ты прокрался в мою комнату.

— До того, как ты пошла в школу, — в моем голосе проскользнули нотки обиды, удивившие меня самого.

Круглая отличница в местной старшей школе, она попалась в своей спальне за курением косяка, после чего было решено перевести ее в школу-интернат. А пока наши мамаша и папаша метались и заливались дополнительными порциями спиртного, пытаясь избежать мыслей о том, что еще она способна натворить, Брук снова была поймана за этим делом Дэйзи, нашей свирепой экономкой-баптисткой, которая работала в доме сто лет. Авторитет Дэйзи был непререкаем, ее слово было более веским, чем родительское, и она имела твердые представления о том, как должна вести себя белая девушка из хорошей семьи. Дэйзи раздула из этой истории такой скандал, что моему отцу пришлось предпринять решительные действия. Брук уступила, а я был раздавлен. И я был зол на нее, потому что все выходило так, будто она хотела, чтобы ее поймали: она знала, что Дэйзи была в доме, передвижения Дэйзи по дому не были секретом — ее появление всегда предворялось пыхтением, сопением и дрожанием мебели.

— Ты разрушила мое детство, а все потому, что курила косяк в доме!

— Это был не косяк.

— Что значит — не косяк?

— Меня поймали с Сэнди — не помню, как его звали, — маляром. И ты это знал.

— Я не знал этого.

— Гораздо более важным мне кажется то, что ты не хотел этого знать.

— Ты был очень забавным ребенком, — говорила Брук, перебирая мои волосы. — Мы были настолько отгорожены от мира в этих апельсиновых рощах, что я и вправду опасалась, как бы ты не вырос «со странностями». Коллекционировал марки, монеты, жуков и играл с ящерицами. О господи, а помнишь твой таксидермический этап? Я уж почти забыла об этом. Когда умер попугай Вермеер, ты решил сделать из него чучело. Тебе всегда было сложно выпустить что-либо из рук, как я теперь понимаю. Отец свел тебя с городским таксидермистом, и ты приступил к заочному обучению. Все эти задавленные и помершие птички… Я полезла в холодильник за сметаной и наткнулась на мертвую сову, которая пялилась на меня. Думаю, именно тогда я перестала питаться регулярно.

В одиннадцать мы сели смотреть шоу Дэйва Леттермана, сотворенное пару часов назад. Ральстон имел большой успех, прикладывал пакет со льдом и объяснял, как при отражении атаки безумного журналюги ему пригодилась военная подготовка, которую он проходил при съемках нового фильма. На пару с Дэйвом они сетовали на то, что красиво выглядящее поклонение в случае с некоторыми извращенцами видоизменяется в опасную одержимость.

— Но, Дэйв, это неизбежно в нашем положении. Мы делаем то, что мы делаем, мы всегда на глазах у публики, и я вовсе не хочу, чтобы отдельный инцидент прервал мою связь с поклонниками или сделал меня параноиком. Черт, это самая прекрасная в мире работа, и надо стойко переносить превратности судьбы!

Публика в зале ревом выразила свое согласие.

— Коннор Макнайт, прямо как Тоширо Мифуне, в рваном кимоно, меч заткнут за оби, кривоногий, шагает по грязной улице японской деревни. Зловещая тишина. Неожиданно из домов по обеим сторонам улицы выскакивают мужчины с обнаженными мечами. Они нападают на Макнайта, который кромсает их одного за одним, пока не остается только их главарь — злобный якудза Чип Ральстон. Напуганный, Ральстон пытается бежать, а загнав себя в тупик темной аллеи, вытаскивает из недр кимоно пистолет и стреляет, хоть это и является трусливым нарушением законов Бусидо — морального кодекса самураев. Слегка задетый пулей, Макнайт бесстрашно продолжает сражаться и одерживает верх над трусливым человечишкой. Макнайт убирает свой меч и шагает дальше по улице в публичный дом, где он отбрасывает в сторону бандершу, как мешок с зерном, и говорит куртизанке Филомене-сан, что она свободна. Она молит: «Возьми меня с собой!» — и падает на колени. «Я путешествую один», — был его ответ и, свободный стоик, кривоногий дворянин, он зашагал дальше по грязной улице.