Автор неизвестен - Тайные страсти

— Послушайте, Могольон, нам необходимо срочно встретиться, чтобы вы могли показать мне ваши документы. За моим домом следят люди Монкады, так давайте сделаем это в каком-нибудь укромном месте.

— А где вы предлагаете? — довольным тоном поинтересовался Могольон, явно наслаждаясь испуганным голосом Перлы.

— Вы знаете пакгаузы неподалеку от железнодорожной станции Санто-Доминго?

— Да. Я буду ждать вас там через два часа, напротив левого пакгауза, если ехать от станции.

— Хорошо.

Перла положила трубку и облегченно вздохнула.

— Вот ты и попался, Могольон. Ты думал, что я умею работать только шприцем, ну так сегодня у тебя будет возможность убедиться в своей ошибке.

Она набрала номер сенатора Касаса, в глубине души моля Бога, чтобы он оказался на месте.

— Алло?

— Камило, это я, Перла. Мне срочно нужна твоя помощь, я нахожусь в большой опасности, поскольку сумела отобрать у Монкады документы, изобличающие Эстевеса. Сейчас мне позвонил какой-то неизвестный и назначил встречу в очень уединенном месте, угрожая подослать наемного убийцу, если я не приду. Умоляю тебя, помоги мне!

Несколько мгновений Касас молчал, и Перла затаила дыхание в ожидании его ответа. Наконец, он согласился приехать, и она почти радостно продиктовала ему адрес.

Она приехала на место, когда уже был поздний вечер. Остановив машину, она закурила и стала внимательно смотреть в сторону дороги, по которой должен был приехать Могольон. Наконец, вдали показалась его машина. Когда детектив вылез наружу и, хлопнув дверцей, подошел к ней, то первое, что он увидел, было блестящее, в свете редких уличных фонарей, дуло браунинга.

— А вы пунктуальны, сеньор Могольон, — хладнокровно произнесла Перла. — Ну что ж, а теперь позвольте пригласить вас на небольшую прогулку.

— Хочу вас разу предупредить, сеньорита, что все компрометирующие вас материалы находятся у моего помощника.

— Какое несчастье, — вздохнула она, — придется мне потом им заняться… А теперь идите вперед и не делайте резких движений.

Она повела его в направлении пустого пакгауза, дверь в который была широко раскрыта, зияя пугающей темнотой.

— Хотите узнать напоследок, кто и зачем убивал секретарш Касаса?

— У меня в этом уже нет сомнений, — отозвался Могольон, бросая на Перлу взгляд через плечо.

— Совершенно верно, это сделала я. Сенатор Эстевес несмотря на всю свою внешнюю суровость, всего лишь жалкий идиот, когда дело доходит до уничтожения его личных врагов. Поэтому, этим приходилось заниматься мне, тем более, что я получаю от этого неописуемое удовольствие, по которому уже изрядно соскучилась.

— Убийца!

— Ошибаетесь, сеньор Могольон, вашим убийцей буду не я.

В пустом пакгаузе выстрел отдался гулким эхом, и детектив тяжело упал неподалеку от входа, даже не вскрикнув. Перла удовлетворенно посмотрела на его неподвижное тело и заспешила к своей машине. Доехав до ближайшего телефона, она позвонила в полицию и, изменив голос, вызвала патруль.

В тот момент, когда Касас, приехав на условленное место, обнаружил там пустую машину Могольона, отправился осматривать пакгауз и наткнулся на тело сыщика; сзади, сверкая огнями, подъехала полицейская машина.

— А ну не двигаться!

Камило не стали задерживать, поскольку он обладал депутатской неприкосновенностью и, кроме того, на валявшемся рядом с телом Могольона браунинге не было отпечатков его пальцев. Однако, и его объяснениям того, как он оказался в этом месте и в это время тоже не слишком поверили. Следователь заявил, что теперь, до окончания расследования, он не имеет права покидать страну, после чего Касас поехал домой, где обнаружил встревоженных врачей — Себастьяна и Мартина. Состояние Марии Алехандры резко ухудшилось, и теперь вставал вопрос — не следует ли срочно перевезти ее обратно в больницу, поскольку в домашних условиях нельзя было подвергнуть ее курсу интенсивной терапии. Однако, такое возвращение, да еще в момент похорон, которые должны были состояться именно сегодня, влекло за собой слишком много самых непредсказуемых последствий.

Спустя час Мария Алехандра все-таки пришла в себя и, увидев склонившегося над ней Себастьяна, еле слышно прошептала:

— Уйди, я не могу тебя видеть…

Оставив ее попечениям медсестры, все трое вышли в соседнюю комнату, где состоялся очередной, бурный разговор.

— Вы слышали, что она сказала, Медина? — первым заговорил Касас. — Надеюсь, это развеет все ваши сомнения, по поводу ее чувств к вам. Оставьте ее, она вас уже больше не любит и вы ей не нужны.

— А вы нужны? — бурно отреагировал Себастьян.

— Надеюсь, что это так.

— Оставьте, Касас, не будьте таким наивным глупцом. Для Марии Алехандры вы всегда останетесь не больше чем другом, на помощь которого всегда можно положиться и на плече которого всегда можно поплакаться. Она не воспринимает вас как мужчину, потому что помнит именно мои ласки и хочет их снова и снова, сколько бы ни говорила о своей ненависти ко мне. Вы плохо знаете природу женщин, а именно я пробудил в ней чувственное женское начало, и это мое преимущество перед вами останется неизменным, что бы вы ни делали.

— Вы все сказали? — зло поинтересовался Камило, в глубине души сознавая, что Себастьян прав. — А теперь уйдите из моего дома…

Они стояли друг против друга, обмениваясь угрожающими взглядами, и тогда Мартин счел нужным вмешаться.

— Друзья мои, успокойтесь, нам всем пора идти. Вы забыли, что мы должны быть на похоронах, которые сами же и устроили?

Похороны проходили очень торжественно, и на них присутствовали все, кто знал Марию Алехандру, включая Эстевеса и Дельфину, которые чувствовали на себе не слишком доброжелательные взгляды остальных. Отец Фортунато, специально готовившийся к этому дню, произнес прочувственную речь.

— Мария Алехандра покинула наш мир, и мы понесли утрату, которая невыносимой болью наполняет наши сердца. Ее смерть стала воплощением заповеди Иисуса, учившего, что "нет большей любви, как если кто положит душу свою за други своя." Теперь он призвал ее к себе и, хотя она очень далека от нас, но зато близка к вечному блаженству. Мария Алехандра рассталась с этим миром, который был для нее юдолью печали, горя и страданий. Но сегодня, все несчастья ее жизни пред очами Всевышнего превращаются в алмазы ее души. Давайте же все вместе помолимся за нее, и да будет земля ей пухом!

После того, как гроб был опущен в могилу, забросан землей и сверху была водружена гранитная плита, Себастьян, не удержавшись, приблизился к Эстевесу.

— Лицемерие бывает поистине беспредельно. Что вы-то здесь делаете?

— Я тоже любил Марию Алехандру, — холодно отозвался Эстевес. — И хотя мне не нравится ваш тон, но нам обоим следует поговорить без свидетелей. Давайте отойдем в сторонку.