Эйлин Гудж - Чужие страсти

В первую ночь они шли до самого восхода солнца и остановились на отдых, только когда над горизонтом, словно кровавый порез, показалась красная полоска рассвета. Альберто Муньос, который в отсутствие Гектора сам выдвинулся на роль лидера, утверждал, что они уже достаточно отошли от границы и теперь пограничники не смогут обнаружить их с помощью своих инфракрасных приборов. Когда-то он делал такой переход и потому считался специалистом в этом вопросе. Консепсьон не могла понять, почему он молчал и не сказал об этом раньше, когда койот бросил их на произвол судьбы, а они до смерти испугались.

Через какое-то время Альберто предложил сделать привал и отдохнуть несколько часов, прежде чем продолжить путь, но Консепсьон возразила:

— Разве не будет более разумным идти дальше, пока еще прохладно, а отдыхать, когда солнце будет высоко?

— Я устала, у меня болит нога, — пожаловалась Гвадалупе Рейес. Маленькая женщина с землистого цвета лицом и испорченными зубами начала жаловаться сразу же, едва они успели выехать из Лас-Крусес, тогда как ее терпеливый супруг, мужчина с печальными серыми глазами и отвисшей челюстью, в основном молчал. То она хочет есть, то она хочет пить, то у нее кишечник не работает… Женщина постоянно ныла, и в конце концов Консепсьон так разозлилась, что готова была ударить ее, лишь бы она замолчала.

Остальные тоже устали, поэтому проголосовали за то, чтобы сберечь силы на следующий, еще более долгий переход. И только когда солнце поднялось уже высоко, они пожалели о своем решении. Это было не то ласковое солнышко, благодаря которому в Лас-Крусес расцветали цветы, а посеянные семена быстро прорастали, давая побеги. Это было жестокое светило, иссушающее все вокруг и буквально высасывающее влагу из тел. К тому же от него нельзя было спрятаться: ни тени, ни хотя бы подобия какого-нибудь навеса — ничего, что могло бы послужить укрытием для уставшего путника. Даже деревьев здесь не было, за исключением сухих корявых стволов, которые торчали вдоль русла пересохшего ручья и могли служить убежищем разве что для птиц. Солнце обрушивало безжалостные лучи, сминая человека своими раскаленными колесами, — именно такова была участь Луиса Фернандеса.

Луис был фермером; два года подряд из-за длительной засухи в их краю он терял урожай, поэтому решил поискать работу на плодородной долине Сан-Фернандо, где, как ему рассказывали, сборщик фруктов за неделю мог заработать столько денег, что их хватило бы, чтобы целый месяц кормить всю семью. Но Луис, на свою беду, был уже не молод. Невыносимая жара в сочетании с отсутствием еды и питья, — а к этому времени у них практически закончилось и то и другое — была тяжелым испытанием и для гораздо более крепких людей, не говоря уже о шестидесятипятилетнем Луисе, для которого это путешествие оказалось фатальным.

Поначалу общительный фермер развлекал всех своими шутками и рассказами, но к концу второго дня умолк. Поэтому для них было шоком, когда, пересекая сухое русло речки, Луис внезапно остановился и воскликнул:

— Dios! Donde está ? [59] Господи! Где ты? ( исп. ). — Бедняга стоял, шатаясь, как borracho [60] Пьяный ( исп. ). , широко расставив ноги, чтобы не потерять равновесия, и грозил кулаком в беспощадное небо. — Покажи свое лицо, проклятый мерзавец!

— Это не Бог бросил нас здесь, — проворчал в ответ молодой Сантос. — Виноват тот вонючий сукин сын, койот.

— Присядь, hermano [61] Брат ( исп. ). . Ты устал, тебе просто нужно отдохнуть, — сказала Консепсьон, осторожно взяв фермера за руку, чтобы вывести его на берег высохшей реки, тогда как все остальные в изнеможении безучастно следили за ними остекленевшими глазами.

Но бедный Луис уже совсем обезумел и отмахнулся от нее, как от назойливой мухи.

— Diablo! [62] Дьявол! ( исп. ). — прошипел он, глядя своими налитыми кровью глазами на что-то — или кого-то, — что мог видеть только он сам.

Его засаленная соломенная шляпа сползла на затылок, и седые волосы торчали из-под нее, как перья из старой перины. Он обернулся кругом и ткнул пальцем в сторону своих попутчиков, которые сидели на корточках прямо в пыли.

— Вы все будете гореть в аду!

Эдуардо Эстевес, самый крупный из всех мужчин, огромный живот которого за время их путешествия постепенно сжимался, а сейчас свисал над ремнем, словно сдувшийся воздушный шар, грустно рассмеялся резким, надтреснутым смехом.

— Мы уже здесь, мой друг, разве ты не заметил этого?

Через несколько часов Луис умер.

В отличие от Елены его хотя бы похоронили достойно. Они вырыли для него неглубокую могилу в иссушенной земле и камнями выложили на ней крест.

Потом наступила очередь Нативидад Варгас. Через три дня борьбы с неумолимым солнцем эта полненькая и круглая, как ягодка, женщина высохла, словно изюм, и стала такой вялой, что уже не могла держаться на ногах. Когда они с ее мужем Эрнесто вместе упали позади Консепсьон, она уже отчаялась увидеть их снова.

Но во второй половине следующего дня на горизонте, с той стороны, откуда они шли, появилась одинокая фигура, раз за разом скрывавшаяся в струях раскаленного воздуха, который волнами поднимался с поверхности земли. Когда человек приблизился, она узнала в нем Эрнесто. Он шел один.

После того как он догнал их, Консепсьон с тяжелым сердцем выслушала печальный рассказ, который, впрочем, нисколько не удивил ее.

— Она умоляла меня, чтобы я шел дальше без нее. Она не хотела, чтобы я тоже погиб. — Глаза Эрнесто были красными, но сухими: организм его был так обезвожен, что влаги не хватало даже на слезы. — Но я заявил жене, что не брошу ее никогда и ни за что. Я сказал ей, что мы пойдем дальше вдвоем, как только она найдет в себе силы продолжить путь. Но она уже… она… — Большой и крепкий, как медведь, Эрнесто закрыл лицо руками и разразился сухими, хриплыми рыданиями.

Консепсьон, которая сама была на грани срыва, обняла его и держала в своих руках, пока он всхлипывал, как дитя. Она не пыталась его утешать, потому что знала: для такого горя подходящих слов не существует.

Сейчас прошло уже пять дней, и все, о чем она могла думать, была вода. Вода в самых разных своих формах. Глубокие холодные озера, окруженные кольцом гор со снежными вершинами. Мощные водопады, срывающиеся со скал. Дождевая вода, капающая со свода пещеры. Она мечтала о медленно текущей реке, в которой часто купалась в детстве, и готова была продать душу за ковш прохладной сладкой воды из колодца в своей деревне. Ее жажда жила собственной жизнью; это существо бушевало и царапалось внутри нее, и казалось, что если дать ему волю, то оно может убить ее за более чем скудную порцию съестного. Неужели она тоже сходит с ума?