Эйлин Гудж - Чужие страсти

— Судя по твоим словам, это довольно рискованно.

— Не более рискованно, чем стычки с браконьерами. Они без колебаний могут выстрелить в тебя, если заметят, что ты что-то вынюхиваешь поблизости. Иногда это делается, чтобы просто отпугнуть преследователя, но если они решат, что ты собираешься серьезно вмешаться в их дела, тут же влепят в тебя пулю, причем особо не раздумывая.

— В тебя когда-нибудь стреляли? — Она возбужденно подалась вперед, к нему.

Это был все тот же Вон, которого она помнила, только еще более отважный и колоритный — настоящий Индиана Джонс в реальной жизни.

Вместо ответа Вон поставил ногу на журнальный столик и, задрав штанину джинсов, показал ей красноватый шрам на икре, напоминавший маленький сморщенный ротик. — Небольшой сувенир от вооруженного партизана в Дарфуре, где мы снимали фильм о миграциях диких животных. Мы летели низко на вертолете, а он в упор обстрелял нас. К счастью, пуля задела только мягкие ткани, а то я, скорее всего, истек бы там кровью. — Он умолк и с горькой иронией покачал головой. — Забавно, но я почему-то всегда представлял свой конец именно в таком роде: в меня попадает пуля или я лечу в пропасть где-нибудь на горной дороге. И никогда не мог подумать, что буду уходить, хныча и жалуясь.

— Это подтверждает только одно: кто-то там, на Небесах, любит тебя. — Абигейл протянула руку и легонько коснулась сморщенной кожи на шраме, тут же почувствовав, как от кончиков пальцев до солнечного сплетения пробежал слабый электрический заряд. — Поэтому на твоем месте я бы не особенно беспокоилась. Ты справишься и с этим испытанием. — Она говорила с уверенностью в голосе, которой на самом деле не испытывала, и молилась в душе, чтобы слова ее оказались правдой.

Вон откинулся на спинку и внимательно посмотрел на нее.

— А теперь о вас, мисс Абби. Подумать только: ты совсем взрослая и имеешь все, о чем когда-либо мечтала. Надеюсь, что это принесло тебе счастье.

Она немного нахмурилась. Он что, подшучивает над ней?

— Ты говоришь так, будто все это показное.

— Вовсе нет. Я просто подумал: зачем женщине, которая держит под уздцы весь мир, нужно еще что-то кому-то доказывать?

В его голосе послышалась слабая нотка укоризны, заставившая ее мгновенно перейти в оборону.

— Почему ты так говоришь? Из-за Лайлы? Она тебе что-то рассказывала?

— Нет, но если уж ты завела этот разговор, то лучше сама ответь: что у тебя с моей сестрой? Ты наняла ее к себе с целью доказать что-то или это изощренный способ закопать топор войны? — Его голубые глаза прожигали ее насквозь, как паяльная лампа. Однако Абигейл не увидела в них осуждения, нет — только желание понять. Но чтобы объяснить ситуацию кому-то другому, ей прежде всего хотелось бы самой до конца понять себя.

— Никто не заставлял твою сестру идти ко мне работать, — огрызнулась она.

— По словам Лайлы, у нее тогда не было выбора. Насколько я помню, в тот момент она была просто в отчаянии.

— Что ж, она не первая, кому довелось на собственном опыте познать, что такое настоящее отчаяние. — Абигейл чувствовала, как в душе поднимается старая обида. — Я одним махом потеряла и дом, и всех, кого любила. И только ты… ты один тогда не отвернулся от меня, — горько произнесла она и усилием воли заставила себя не заплакать. Она не нуждалась в его жалости, потому что пришла сюда, чтобы как-то успокоить и поддержать его . — Ты не представляешь, как много значили для меня письма, которые ты мне писал. Были моменты, когда они были тем единственным, что удерживало меня в этой жизни.

— Признаться, я уже не помню, о чем писал в тех письмах, но, учитывая, каким я был в то время, могу с уверенностью сказать, что они были вполне приземленными. — Вон выглядел довольным, но несколько смущенным. — Если бы я знал, что они имеют такое значение для тебя, я бы, по крайней мере, попытался написать что-нибудь более проникновенное.

— Не важно, что именно ты писал. Главное, что ты вообще писал мне.

Он протянул руку и положил поверх ее ладоней — легкое прикосновение, глубоко тронувшее Абигейл.

— Не наказывай Лайлу за то, что сделали наши родители. Я знаю, что сестра бросила тебя в беде, но она тогда была совсем ребенком.

«Как и ты», — подумала Абигейл, однако удержалась от резкого ответа, зная, как Вон всегда опекал сестру.

— Я не виню ее за это, — сказала она. Да, ей тогда было больно, она злилась на подругу, но главное предательство заключалось в том, что произошло потом: Лайла по необъяснимым причинам даже не попыталась связаться с ней, и Абигейл чувствовала себя одинокой и всеми покинутой. — Собственно говоря, ты знаешь далеко не всю эту историю.

Вон вопросительно поднял бровь.

— Я всегда подозревал это, — признался он. — Так, может, ты расскажешь мне, что произошло на самом деле?

Поколебавшись мгновение, она ответила:

— Это имеет отношение к моей маме и твоему отцу. — Снова сделав паузу, Абигейл подумала, не развеет ли она какие-то иллюзии, которые Вон мог питать в отношении своего отца. Но по выражению его лица она поняла, что эти откровения не очень удивили Вона. — Они спали вместе, — продолжила она. — Твоя мать, видимо, узнала об этом. Я думаю, что она разыграла весь этот спектакль с похищением ожерелья, чтобы открыто не конфликтовать с твоим отцом. И дело не в том, — поспешила объяснить Абигейл, — что моя мама не была влюблена в него. Думаю, твой отец тоже не любил ее. Они нравились друг другу, но между ними все было гораздо сложнее…

Абигейл умолкла. Вся эта печальная история раскрылась только в последние месяцы перед смертью мамы; желание Розали снять этот груз с души было настолько сильным, что оно перевесило ее убеждения и она рассказала обо всем своей юной и впечатлительной дочке.

— Ты же знаешь, какой была моя мама, — снова заговорила Абигейл. — Как преданно она относилась к вашей семье. И чтобы сохранить брак твоих родителей, чтобы удержать твоего отца в доме, она готова была на что угодно — даже на это . О, я знаю, она допустила ужасную ошибку: то, что она сделала, было неправильно. И можешь мне поверить — она сполна заплатила за все. Но каким бы странным это ни показалось, намерения ее были добрыми. По своей натуре Розали не была человеком двуличным; просто ее представление о границах было настолько размытым, что она перестала понимать, где заканчивается она и начинаются Меривезеры.

Вон сидел молча, обдумывая услышанное. Наконец он откинулся на спинку дивана и глубоко вздохнул:

— Вау. Вот это история.

— Ты сожалеешь, что я рассказала ее тебе? — несколько застенчиво спросила Абигейл.

— Наоборот. Я рад, что ты это сделала.

— Несмотря на то, что отец твой выглядит в этой истории негодяем?