Наталья Калинина - Яд в крови

— В тебе жуть как много крови. Я бы давно умер, потеряй столько крови.

— Я не хочу умирать, — с большим трудом шевеля одеревеневшими губами, прошептала Маша. — Я еще должна побывать в том измерении, где мы с Анджеем… будем счастливы. Он понял, что совершил ошибку, бросив меня. Он вернулся, но я не сразу узнала его. Передайте ему, что я очень, очень его люблю…

Ее снова подхватили отвратительные мутные волны.

Выпив пустого чаю, Никита сказал гостю:

— Ложись на диване. Я пройдусь по поселку. Все равно не смогу заснуть.

Он сорвал с вешалки куртку и вышел. Толя слышал, как протопали под окном шаги. Наступила тишина. Потом за стеной кто-то простонал и всхлипнул. По-видимому, это была жена Никиты — она так и не вышла из своей комнаты, и они пили чай вдвоем. Возле распятия на тумбочке в углу горела свеча и Толя, глянув туда, невольно перекрестился, сказал: «Спаси, Господи, помоги нам, грешным». Он не хотел сейчас молиться — молитва расслабляла и отгораживала стеной от окружающего мира, превращая в созерцателя жизни. Сейчас он хотел участвовать в ней — она представлялась ему злым насмешливым хаосом, и он жаждал навести в нем порядок.

Ветер за окном тоже был частью этого хаоса. Толя помнил бабушкин рассказ о том, что ветры и ураганы поднимаются, когда боги тьмы одолевают богов света. Вот тогда, говорила бабушка, устанавливается ненастная погода. Разумеется, от этих рассуждений попахивает язычеством. Бог был, есть и будет один. Но сейчас Толя был готов поверить бабушкиным рассуждениям — ветер все сильней бился в окна голыми ветками деревьев, а душу охватили тоска и жгучая тревога.

Прошло несколько минут. За стеной стало тихо, лишь мерно стучали настенные часы-ходики да где-то скреблась мышь.

Толя вытянулся на узком диване и попытался расслабиться. Как ни странно, боль в спине была тупой и далекой. Даже не боль, а воспоминание о ней, больнице, пережитых за последние месяцы страданиях. Его сейчас мучили дурные предчувствия, но почему-то казалось, что они никак не связаны с Машей. Толя был уверен: должно случиться что-то ужасное, но Маша здесь ни при чем.

Маша… Она была в его представлении хрупкой загорелой девочкой из «Солнечной долины», чье тело казалось ему волшебно чистым и прекрасным. Потом он вспомнил Машу теперешнюю, танцующую в его палате рок-н-ролл, этот ужасный танец, выражающий собой полное торжество материи над духом. И все равно ее тело оставалось таким же таинственным, прекрасным, влекущим к себе с невероятной силой. «Грех, грех думать об этом, — пытался он убедить себя. — Маша теперь чужая жена. Но я все равно не могу перестать любить ее — это стало чуть ли не смыслом моей жизни. Ну а Бог? — спрашивал себя Толя и сам себе отвечал: — Разумеется, служение тебе, Господи, всегда будет у меня на первом месте. Помоги, помоги только ей сейчас…»

Он задремал под тревожный шум ветра под окном. Сон его был зыбким и беспокойным, и видел он в нем плоский желтый лунный диск, который все время закрывали широкие перепончатые крылья больших летучих мышей. Эти мыши напали на него, когда он стал приближаться со стороны суши к пещере, куда звала его когда-то Маша и где ему так и не довелось побывать наяву. Она кричала ему: «Сюда можно попасть только морем! Только морем!..» Он не видел ее, но знал, она где-то рядом. Мыши теснили его к обрыву, и он уже видел далеко внизу тяжелые свинцовые волны неспокойного моря. Он крикнул: «Я забыл, как плавать», и, сорвавшись с обрыва, полетел вниз. Но его подхватили сильные руки и крепко встряхнули. Толя открыл глаза. Над ним склонился Никита.

— Брат, вставай! Скорей! — возбужденно говорил он, продолжая трясти Толю за плечи. — Я видел там свет… Перелез через забор и обошел вокруг. Там кто-то стонет или плачет и горит много свечей. Скорей, скорей же…

Он потянул Толю за руку и помог подняться с дивана. Сорвав с вешалки куртку, накинул ему на плечи. На улице шел дождь. Никита хорошо ориентировался в промозглой беззвездной тьме, и спустя минуту они уже вышли на шоссе, помеченное редкими тусклыми фонарями.

— Это там, на самом краю поселка, — говорил Никита, слегка задыхаясь от быстрой ходьбы. — У этого типа большой деревянный дом. Он вроде бы художник или скульптор, собирает всякую старину. Манечка его знала — как-то видел, как она с ним разговаривала. Такой здоровый рыжий детина. Ездит на заграничной машине. Летом часто устраивает пирушки, и потом пьяные гости до утра бродят по поселку и дразнят собак. Вот сюда. — Никита свернул в темный узкий проулок между высокими заборами. — Я сумел оторвать доску, так что перелезать не нужно. Сюда.

Они очутились возле дома, окруженного с трех сторон молодыми, но уже достаточно высокими елками. Никита уверенно поднялся на открытую веранду, завернул за угол. Туда выходило два больших окна, занавешенных плотными шторами. Полотнище одной из них чуть-чуть, всего на какой-то сантиметр, не доходило до стены.

— Взгляни сюда! — велел Никита. — Зачем он запалил столько свечей? У него же есть электричество.

Толя увидел в щелку множество язычков желтого пламени. Свечи стояли в подсвечниках и железных плошках на голой поверхности закапанного воском стола. Ему показалось, будто кто-то застонал и пробормотал что-то невнятное. Никита схватил его за руку.

— Там происходит нехорошее. Понимаешь, этот тип знал мою Манечку. Нам обязательно нужно попасть в дом. Но как это сделать без шума?

— Я видел на веранде дверь. Кажется, она до половины стеклянная, — сказал Толя. — Можно разбить стекло и зайти. Но это… это преступление.

— Ну и черт с ним. А вдруг там на самом деле она? Может, он похитил мою Манечку и заставляет ее силой жить с ним?..

Дверь, о которой говорил Толя, оказалась незапертой. Они очутились в большой темной комнате, а поскольку их глаза давно привыкли к мраку, без труда разглядели ее странное убранство.

Противоположная двери стена была вся в стеллажах, на которых стояли гипсовые головы одинакового размера. Приглядевшись внимательней, можно было понять, что они изображают одного человека, но скульптору удалось запечатлеть различные выражения его лица.

Голова гневалась и пронзала смотрящего на нее взглядом-кинжалом выпуклых белых глаз или же саркастически усмехалась, кривя рот в презрительной гримасе. Либо, оттопырив нижнюю губу, выражала ничем не прикрытое презрение.

— Это он сам себя изобразил, — шепотом пояснил Никита. — Похож. Очень даже похож. Тс-с, слышишь?

Они замерли. Из глубины дома донесся отчетливый стон. Мужской голос сказал:

— Ты давно должна была умереть. Какая ты живучая. Из тебя вышло несколько литров крови. Ритуал преображения закончен. Эй, Магдалина, подними голову и посмотри на меня. Вот так. Ты теперь настоящая языческая святая. Я уготовил тебе бессмертие, и ты должна благодарить меня за это.