Наталья Калинина - Яд в крови

— Пока я любила его и думала о нем чуть ли не каждую минуту, с ним все было в порядке. Но потом, когда он ушел в плавание, я…

Маша покраснела и замолчала.

Барметова все поняла.

— А родители не пытались поехать в этот так называемый скит или дом, где твой брат встретился с Лидией? — спросила она.

— Капитан Лемешев, его приемный отец, взял отпуск и провел в тех краях больше двух недель. Расспрашивал местных жителей, даже в милицию обращался. Не нашли никаких следов. Он снова собирается туда поехать. Если бы не конкурс… я бы тоже, наверное, поехала с ним.

— Да, моя милая, ты правильно все рассудила: или — или. И это вовсе не жестокость, а… — Барметова на секунду задумалась, потом убежденно сказала: — Предназначение. Это и есть предназначение судьбы. Любовь — предназначение обычной женщины, искусство — предназначение женщины-актрисы. Мария Каллас чуть не сошла с ума, когда Онассис женился на Жаклин Кеннеди. Если бы не ее божественный дар, она была бы самой несчастной женщиной в мире. Но, обладая таким голосом, долго несчастной быть невозможно. Физически невозможно. Скоро ты поймешь это сама. А вот я в свое время выбрала любовь. Нет, я вовсе об этом не жалею, хоть мы с мужем и прожили всего три с небольшим года, а потом разругались навечно. Дело в том, что мне не суждено было стать примадонной. Понимаешь, не было никогда во мне той одержимости искусством, какая есть в тебе. Благослови ее Господь, эту твою страсть к сцене.

Яхта называлась «Сьюзен» — ее тоже подарила Анджею жена, всерьез обеспокоенная периодическими запоями мужа и его непрекращающимися депрессиями. Яхту обслуживали шесть человек отлично обученного экипажа, которыми командовал капитан Франческо Грамито-Риччи, итальянец, родившийся в пригороде Нью-Орлеана, но она неизменно стояла на причале, поблескивая на солнце свежевыкрашенными бортами. Сьюзен не отпускала Анджея одного в море, опасаясь, что с ним непременно случится беда. Ну а ему морская прогулка в обществе собственной жены могла привидеться разве что в страшном кошмаре.

Капитан Грамито-Риччи почти каждый день приезжал на своем стареньком «форде» на виллу «Дафнис и Хлоя» (так ее назвала Сьюзен) доложить владельцу яхты о полной готовности к выходу в открытое море, сыграть партию в шахматы, выпить по стаканчику джина на террасе с видом на океанские дали и сказать, уже садясь в машину; «На суше и у свиньи горб вырастет. Mamma mia, сэр, да вы еще больше похудели. Видать, крепко вас держат на абордажном крюке».

Франческо Грамито-Риччи был похож на флибустьера, надевшего для участия в маскараде белый костюм щеголя, но так и не сумевшего привести в божеский вид свои уж слишком густые непокорные волосы цвета сильно пережаренных кофейных зерен. Анджей познакомился с ним в итальянском ресторанчике в Санта-Барбаре, — разумеется, он по своему обыкновению напился там до чертиков. Франческо пил мало, что отнюдь не помешало Анджею уже через пять минут предложить ему стать капитаном «Сьюзен», даже не удосужившись поинтересоваться, есть ли у этого юноши с диковато-романтической внешностью соответствующий диплом.

Но он попал в самую точку — Франческо жить не мог без моря, однако, имея весьма вспыльчивый характер, не умел служить долго под чьим-либо началом. За два дня капитан Грамито-Риччи набрал команду, состоявшую исключительно из итальянцев такой же романтично-флибустьерской внешности, еще через три дня «Сьюзен» была готова, как выразился Франческо, к кругосветному плаванию, имея для этого на борту все необходимое, вплоть до аквалангов и специальных ковриков в туалетах. Через неделю вынужденного стояния на якоре капитан Грамито-Риччи, хоть он и был истинным итальянцем, крепко невзлюбил миссис Шеллоуотер [11] Мелководье ( англ. ). .

— Сэр, разумеется, это не мое дело, но она доведет вас до того самого веселенького заведения, куда по преданию попал доблестный Васко да Гама, увидев призрак «Летучего голландца». Если, конечно, вы в самое ближайшее время не прикажете мне сняться с якоря, — как-то сказал он Анджею. — Надеюсь, вам не нужно говорить о том, что настоящим мужчиной может распоряжаться судьба, но только не женщина. Простите, сэр, если я сказал лишнее.

Анджей тряхнул головой и отодвинул от себя полный стаканчик с джином.

— Ты веришь в судьбу, Франческо?

— Я итальянец, синьор, к тому же католик, а мы все верим в божий промысел, который вы называете судьбой.

— Да, мой друг, я тоже в нее верю. Но верить в судьбу это вовсе не значит напиваться каждый день в баре, а по утрам думать о том, что ты конченый человек и лишь обыкновенная трусость мешает тебе достойно уйти из этой жизни. Не так ли, Франческо?

— Отнюдь не значит, сэр.

— Ты не женат? — вдруг спросил Анджей и с любопытством посмотрел на Франческо.

— Я был влюблен в одну девушку, но она изменила мне с другим мужчиной, когда я служил в ВМС. У нее были очень красивое лицо и тело, я думал, у нее и душа красивая, но я ошибался, сэр. Нет, я не стал женоненавистником, но мне кажется, я больше никогда никого не полюблю. Сэр?

— Да? — Анджей удивленно посмотрел на юношу.

— Можно мне быть с вами откровенным?

— Можно, Франческо.

— Вы ее не любите, я знаю это точно. И не боитесь. Тогда почему вы не можете распоряжаться собой по собственному усмотрению? Я никогда не поверю, что такого человека, как вы, можно удержать деньгами и щедрыми дарами.

— Откуда ты меня знаешь, Франческо? Быть может, как раз я и принадлежу к числу тех самых ничтожеств, для которых судьба или, как ты выражаешься, божий промысел, уготовила роль жиголо при богатой даме.

Анджей печально усмехнулся и, схватив со стола стаканчик с джином, залпом выпил его.

— Нет, сэр, не принадлежите. Вас, вероятно, очень любят женщины, но и вы наверняка умеете их любить.

— Увы, я любить не умею. Я бросаю тех, кого люблю, потому что боюсь разочарований. Я люблю начало, но ненавижу конец. Каждой любви рано или поздно приходит конец.

— Но я бы ни за что не смог бросить девушку, которая любит меня и которую люблю я, только потому, что любовь, как вы говорите, не вечна. Пускай когда-то потом я разочаруюсь в этой любви, но, уж поверьте мне, я получу от нее все возможные и даже невозможные наслаждения.

Глаза Франческо ярко блеснули, и Анджей невольно отметил, как он красив.

— Ладно, мой дорогой флибустьер, ты заронил в мою душу зерно сомнений, а следовательно, раздумий, — сказал Анджей, поднимаясь из-за столика. — Тем более что я… Черт, а ведь я даже ни разу не позвонил ей! Франческо, как ты думаешь, сейчас еще не поздно позвонить в Москву? Там… да, там восемь утра. Ты не знаешь, из этого бара можно связаться с Россией?..

Телефонистка соединила его с Москвой ровно через семь минут. Сонный мужской голос ответил, что Маша уехала.