Ребекка Уэллс - Божественные тайны сестричек Я-Я

Тинси, последнее время я не могу укладывать детей. Не могу держать их, обнимать, видеть, как они чистят зубы. Я боюсь позволить себе приблизиться к ним. Разве что когда они спят.

Дожидаюсь, когда все стихнет, и на цыпочках крадусь в их комнаты. Сначала в спальни мальчиков, с их пряным запахом маленьких мужчин и кожаными бейсбольными перчатками, свисающими с кроватных столбиков. Наклоняюсь над кроваткой Малыша Шепа. Мой свирепый маленький воин. Он спит крепко. Играет самозабвенно, спит крепко, делает все с размахом. А потом я долго смотрю на своего крошку Бейлора. О, Тинси, он по-прежнему спит, свернувшись калачиком.

И только потом иду в комнату девочек. Стоит переступить порог, и сразу понимаешь, что здесь спят девочки, с их запахом пудры и «крейол» [74] «Крейол» — американская марка цветных карандашей, фломастеров, рисовальных палочек или мела. Очень популярны у детей и продаются коробками в разных странах. и еще каким-то ароматом вроде ванильного. Лулу, как всегда, сбрасывает одеяла. Маленькая, пухленькая, милая моя крошка лежит на животе, в чудесной рубашке с желтыми розами, твоем подарке. Она ее очень любит. Вилетта с трудом вытряхивает ее из рубашки, чтобы выстирать.

И моя старшая. В те ночи, когда ее не мучают кошмары, Сидда подтягивает одеяла под подбородок. Одна подушка стиснута в левой руке. Правая закинута за голову. Эта красивая белая сорочка, которую ты подарила… где сумела найти такое совершенство? В ней она выглядит маленькой девочкой-поэтессой. А под рубашкой на лопатке шрам от моего удара. О Боже, ей пришлось хуже всех. Но она по-прежнему заботится о других, маленькая заботливая мама. Медсестра в больнице велела мне писать, даже если я плачу. Советовала продолжать писать в любом случае. И как это ты убедила ее пойти в кино, сидеть и пить колу и только изредка бегать в вестибюль звонить и проверять, как там дети. Да, и больше всего хочу поблагодарить тебя за сорочку Сидды, иногда напоминающую мне о том, что она совсем еще маленькая.

Мне приходится быть такой осторожной, Тинси.

Merci bien, merci beaucoup, mille merci, tata [75] Спасибо, большое спасибо, тысяча благодарностей, и так далее ( фр. ). .

Виви».

Сидда отложила письмо и прижала руку к груди, чтобы успокоить дыхание.

Больше всего хочу поблагодарить тебя за сорочку Сидды, иногда напоминающую мне, что она совсем еще маленькая.

Сидде хотелось спрятаться. Но она встала и сделала вид, что потягивается.

— Что-то на диване не слишком удобно. Пойду в спальню.

— Хочешь побыть одна? — спросила Тинси голосом Гарбо.

— Да, — призналась Сидда. — Хочу.

— В таком случае мы пойдем за тобой, — заявила Каро.

— Верно, — поддакнула Ниси. — Куда ты, туда и мы.

Хьюэлин подняла голову и громко постучала хвостом по полу. Сидда неловко поежилась: ее бесцеремонно лишили обычного убежища, куда она забивалась каждый раз, когда боль становилась невыносимой.

— Ты слишком долго пробыла в этой глуши, — объявила Тинси. — Мы только что приехали. Хочешь, чтобы дома узнали, какой плохой хозяйкой ты оказалась?

Не забывай о хороших манерах.

— Разумеется, нет. Но могу я хотя бы в ванную пойти без сопровождения?

— Не можешь, — ухмыльнулась Тинси. Бросила карты, встала и прилипла к Сидде как смола, когда та попыталась направиться в ванную. Сидда укоризненно посмотрела на Тинси, и тогда та крепко ее обняла.

— Тебе нигде не спрятаться от племени я-я, — заключила Каро.

Невольно засмеявшись, Сидда поцеловала Тинси в щеку. А когда вернулась из ванной, дамы даже не подняли глаз. Сидда забралась под покрывало и вновь взялась за письма. Но прежде чем начать читать, осмотрела комнату, впитывая звуки и зрелища. Негромкие шлепки игральных карт о деревянный стол, шорох женского дыхания, тихое похрапывание Хьюэлин, крик гагары где-то на озерной тропинке. Сидда вобрала в себя все эти звуки, прежде чем вернуться к мрачному сезону поста, еще долго-долго продолжавшемуся после Пасхи.

Что там, в следующем письме?

«14 июля 1963 г.

Каро, мивочка…

Моя лучшая подруга… может, Впервые за всю нашу жизнь у меня не хватает слов, чтобы поблагодарить тебя за все, что ты сделала для меня и моей банды. Почти три месяца заботилась о моих мальчиках (месяцы, ставшие для меня адом). Приглашала Шепа поужинать, каждый раз, когда он отыскивался. Ты одна из немногих, с которыми он чувствует себя достаточно свободно, чтобы связно излагать свои мысли. Когда я вернулась домой, он заявил: «Эта Каро — совсем не дерьмо».

Считай это наивысшей похвалой от человека, израсходовавшего свой запас комплиментов году этак в сорок седьмом.

Подруга, все как в тумане. Помню только, что ты стояла рядом со мной в каком-то коридоре больницы, которую никто не называет больницей. Помню, как держала мою руку. Шеп сказал, ты приехала первой после того, как я сделала то, что сделала, после того, как сделала то, за что никогда себя не прощу. После того, как сложила лапки и поддалась судьбе.

Вчера вечером Вилетта привела девочек и велела поцеловать на ночь. Когда они ушли, я помолилась о том, чтобы им повезло иметь такую подругу, как ты. Некоторые женщины молятся о счастливых браках для своих дочерей. Я молюсь о том, чтобы Сиддали и Лулу нашли подруг, хотя бы вполовину таких верных и преданных, как я-я.

Я думаю о тебе, Каро, когда ложусь в постель. Когда обхватываю себя за плечи и укачиваю, как сделала ты в первую ночь по возвращении домой.

Шеп, правда, иногда ворчит, но пока что просто поражает меня. Взять хотя бы выражения, в которых он просил меня провести с ним первую ночь. Думаю, он подозревает, что никогда не будет так необходим мне, как ты и остальные я-я. Приходится держать наших мужчин в неведении, иначе весь мир разлетится в осколки. Спроси хотя бы меня, я эксперт по распаданию на осколки. А ты — эксперт по содействию в склеивании этих осколков.

Я люблю тебя, Каро. Я люблю тебя, моя герцогиня Летающий Ястреб.

Твоя Виви».

Последнее письмо, как и подозревала Сидда, было адресовано Ниси.

«23 июля 1963 г.

Дорогая, дорогая Ниси!

Просто не знаю, как это тебе удается, графиня Поющее Облако. Мы все подшучиваем над твоими голубыми и розовыми мыслями, смеемся над твоей рассеянностью, и все же именно ты единственная из всех нас умудряешься оставаться собранной и делаешь это в высоком стиле.

Я не могу говорить о том, что произошло. Моя жизнь была корзинкой, и я ее уронила.

Ты была той, которая помогала моему миру вертеться, пока меня не было. Как ты сделала это? Десять тысяч баскетбольных матчей, и репетиции с церковными певчими, и собрания герл-скаутов и «брауниз», и визиты к зубным врачам, и бог знает что еще. Куколка, ты, должно быть, просто жила в микроавтобусе, работая таксистом не только для своих, но и для моих детей. Приняла девочек в свой и без того суматошный дом. Поселила в этой милой комнатке на чердаке, с большими окнами и кроватями под балдахинами. Кормила, не давала Лулу жевать волосы, слушала, как Сидда с утра до вечера упражняется на фортепьяно. Пресекала все попытки Багги «успокоить» моих детей. Твои новены, твои бесчисленные розарии [76] Имеются в виду католические молитвы, которые читают, перебирая четки. …