Анастасия Орехова - Вкус запретного плода

— Ань! Прости меня, пожалуйста! Я просто так сказала! Да это же совершенно естественно — хотеть за любимого человека замуж! — Марину хоть застрели, она бы за этого Патрика не пошла, но любовь зла! — А он… — осторожно поинтересовалась Марина, — он что, тоже…

— Да! — выпалила Аня. — У него до меня никого не было.

В это Марине поверить было легче легкого.

— А миссис Робертс что? Как она отнеслась? Напала небось на тебя, как тигрица?

— Марин, ну вот опять ты ничего не понимаешь! Миссис Робертс очень хорошая! Она, если хочешь знать, за мной как родная мама ухаживала, она мне самый близкий человек там была. Она меня и к врачу возила, и клинику оплачивала, она даже Катерине ничего не хотела говорить, чтобы меня из школы не выгнали, сидела со мной в клинике три часа, пока я от наркоза не очнулась.

До Марины наконец дошло.

— Так ты что, — спросила она, холодея, — ты там аборт сделала?

Марина, похоже, совсем забыла, как еще полтора месяца назад сама не видела для себя другого выхода! Сейчас Марина была абсолютно убеждена, что аборт — убийство, причем не кого-нибудь, а крошечного, беспомощного младенца, вроде Ники или Мирьям. На сегодняшний день аборт виделся Марине вещью совершенно немыслимой.

— Конечно, сделала! А что еще оставалось, не рожать же! Мы с миссис Робертс целую ночь перед этим проговорили, и так и этак крутили — ну нету другого выхода, понимаешь, нету! Неужели ты думаешь, что мне хотелось аборт этот делать?

— А жениться на тебе твой Патрик не захотел? Такой вариант даже и не рассматривался?

— Он, может, и хотел бы, но он… знаешь, он еще ребенок. Без мамы он никуда, у них миссис Робертс всем заправляет. Ну а миссис Робертс сказала, что в принципе это не исключено, но что у них цивилизованная страна, у них так не делается, чтобы такие молодые люди, как мы с Патриком, не завершив своего образования… В любом случае, сказала она, надо подождать лет десять.

— Десять? — У Марины округлились глаза. — Почему десять?

— Патрик на врача учится, а у них на врача пятнадцать лет надо учиться. И потом она сказала: «Подумай, дитя, у вас с Патриком совершенно разный бэкграунд, для семейной жизни это очень важно, и со временем вам станет все труднее находить общий язык, и лет через пять это приведет вас к неминуемому разводу!»

— В общем, обрисовала вам перспективу на пятнадцать лет вперед. Кассандра, а не мамаша у твоего Патрика!

Девочки замолчали.

— Послушай, — осторожно начала Марина, — может, об этом не надо спрашивать, но мне все-таки хотелось бы знать, ну хотя бы чтобы представлять себе… А скажи, ты его… Ну, этого своего Патрика… Ты его еще… — Марине просто на язык сейчас не шло так хорошо знакомое, обкатанное в Крольчатнике слово. Но Аня догадалась.

— Нет, — ответила она просто, зябко пожимая плечами. — Больше я его не люблю. После того как… Ну, в общем, после операции все сразу, в один момент… Как рукой сняло. Ты не поверишь! Теперь я толком не знаю, была я в него влюблена или мне просто хотелось найти благовидный предлог, чтобы остаться в Штатах. — И Аня неожиданно снова заплакала, тихонько всхлипывая, как ребенок, а Марина обняла ее и стала тихо, без слов, поглаживать легонечко по спине, по плечам, молча, потому что слов у нее на сей раз не нашлось никаких.

Настала Маринина очередь рассказывать. Аня вытерла слезы, Марина позвонила маме и предупредила, что не придет ночевать (похоже, маму это не слишком расстроило), они с Аней молча допили остывший кофе и поставили варить новый. Аня непривычными Марине, какими-то ломаными, резкими движениями взяла со стола чашки и понесла их сполоснуть в раковину. Марина бросилась ей помогать. Казалось, эти чашки для Ани — непомерная тяжесть, и она просто не донесет их до раковины, раскокает по дороге.

Налив новый кофе, девочки снова уселись друг против друга на угловой диванчик. Аня поджала под себя ноги и откинулась на жесткую диванную спинку. Губы ее были плотно сжаты, взгляд горящий и словно бы ищущий, что бы такое испепелить. Марина глянула на нее и просто испугалась. Нет, такой Ане ничего не стоит рассказывать. Нечего даже пытаться. Она не поймет. Эта Аня находилась во всеоружии, в полной боевой готовности все вокруг ломать и крушить, так что даже казалось странным, что она так горько плакала только что на Маринином плече.

— Ну, — вымолвила наконец Аня, — что ж ты не поделишься со мной своим счастьем, не расскажешь мне о своем будущем муже? Рассказывай скорее! Как ты с ним познакомилась, кто он, чем занимается? И как это тебя угораздило так быстро подзалететь?

— Ань, может, не надо? — робко проговорила Марина. — Ты сейчас так расстроена… Может, как-нибудь в другой раз?

— Да нет, зачем же в другой? Да я до другого просто не доживу! Ты даже не представляешь себе, как мне интересно! Его как зовут-то?

— Его зовут… — Марина сделала паузу, лихорадочно соображая, какое бы имя назвать. — Сережа его зовут, — произнесла она наконец неуверенно.

— Сергеем, значит? Довольно плебейское имя, между нами говоря.

— Да хоть горшком назови! — Марина, не удержавшись, фыркнула. А интересно, что сказала бы Аня насчет Валерьяна?

— А кто он у тебя? Слесарь-сборщик?

— Да нет, зачем же? Он у меня, как твой Патрик, студент-медик.

— Даже так? — Аня явно издевалась, непонятно только, над собой или над Мариной. — И где же он учится? В академии, во втором или же в стомате?

— Во втором, — снова немного подумав, ответила Марина. Вроде бы Денис что-то говорил ей насчет второго.

— Ну а где вы живете? Конечно, с его родителями?

— Нет, мы с его бабушкой живем, у него родители умерли.

— Как, оба сразу? Как же это вам так повезло?

— Анька, что ты говоришь, опомнись! Они были физики-ядерщики, нахватались рентген и умерли от лучевой болезни, когда Ва… когда Сергей еще в школе учился.

— Бедный мальчик! Но ведь это все давно было. А сейчас вам с ним полная лафа! Квартира почти пустая, ни тебе свекра, ни, главное, свекрови, никто ни во что не лезет, мечта, а не жизнь!

— Аня, ну зачем ты так? Не надо, я же говорила, не надо сейчас про это, ты только расстроишься.

— Кто, я? Ты что думаешь, я завидую? Да было бы чему! Аттестат на носу, а у тебя теперь вместо иняза брюхо будет. Пойдут потом кастрюльки-пеленки, здесь тебе не Америка, здесь ты намаешься.

— Не пугай! — Марина потихонечку начала заводиться. — Памперсы теперь продаются.

— Разлетелась! На стипендию, что ли, ты станешь памперсы покупать? Или, может, ему родители наследство богатое оставили?

— Оставили! — неожиданно для самой себя выпалила Марина.

— Что же они такое могли ему оставить? Ты же говоришь, они еще в доперестроечные времена перекинулись?