Мейвис Чик - Собачьи дни

В тот период мне потребовалась вся сила воли, чтобы не срываться на дочери, и волей-неволей я предоставила ей некоторую свободу. Клуб велосипедистов, подружки, выходные с папашей — Рейчел часто отсутствовала, и на душе становилось лучше — оттого, что хоть у одной из нас все хорошо.

Перспектива того, что добрые люди скоро начнут перешептываться за моей спиной, говоря: «Нужно присматривать за старой доброй Пэт», и радостно предлагать мне попробовать разнообразные хобби, откровенно пугала. Задним числом я сожалела, что сравнила Энтони с гиппопотамом. Я сожалела, что в своей гордыне не позволила Рэндольфу подвезти меня домой, когда была такая возможность. Я даже раскаивалась, прости Господи, что уронила пенал на голову Стива. Правда, не стала сокрушаться по поводу выплеснутого в юкку вина, подливаемого мне прекрасным принцем из «Золушки», с немалым облегчением почувствовав, что некоторые кандидатуры даже я не стану брать в расчет. Еще я не могла отделаться от причудливых фантазий, в которых у Брайана посреди ночи случалось опасное недомогание и мне ничего не оставалось, кроме как вызвать ветеринара (обходя вниманием тот факт, что я не имела представления, как связаться с тем, кто завладел всеми моими мыслями). Купив канву для вышивания, я устраивалась рукодельничать перед телевизором, чтобы как-то пережить долгую темную зиму.

Мир и любовь, говорила я розовозадому купидону, коля иголкой нижнюю часть рисунка. Мир и любовь. Ну или хотя бы мир…

Работа продвигалась — медленно, но продвигалась. От холода земля стала гораздо тверже, что заметно облегчило уборку дерьма совком, — словом, кругом сплошные преимущества… С Барбадоса Гордон привез Рейчел колоду игральных карт с изображением видов острова, а мне крохотную бутылочку рома. Я рассыпалась в столь обильных и горячих благодарностях, что даже Гордон почувствовал их неискренность. Жизнь продолжалась.

Я твердила себе, что нужно работать и ждать весны, которая (как понедельники) обязательно придет. Когда надоедало вышивать, я раскладывала пасьянс на барбадосских картах, радуясь — доказательство моей безгрешной чистоты, — что ни разу не смошенничала.

А затем, облаченный в темно-синий бархат ночного неба, явился вечер Бёрнса.

Вечер Бёрнса пришелся на уик-энд Гордона, иначе я скорее всего не пошла бы. Визит к Гертруде лишний раз напомнит о запретных наслаждениях, да и устала я от игры в вечеринки. Рождество и Новый год надевают вам на нос фальшивые розовые очки: море теплых дружеских чувств, град приглашений, непрерывная череда праздников — и человек невольно входит во вкус легкой интересной жизни, которая внезапно обрывается с приближением старого грязнули февраля. Оставалось смириться (о, какое ужасное слово!) с обыденным существованием без сказок и сладкого дурмана, и у меня уже начинало это получаться, когда позвонила Гертруда.

— Я устраиваю для Алека вечер Бёрнса и хочу, чтобы ты пришла, — заявила она.

— Знаешь, — начала я, — что-то у меня нет настроения. Можно, я пропущу?

— Будут только свои, — пообещала Гертруда. — Я не собираюсь впредь вмешиваться в твою личную жизнь. Скажи, что придешь! Ну я ошиблась, извини меня. Приходи!

Милая Гертруда…

А в самом деле, что меня ждет, если я не пойду? Выходные в обществе Брайана, который терпеть не может, когда младшей хозяйки нет дома, вышивание, карты, в которых я даже не умею мошенничать, и, если повезет — повтор «Мальтийского сокола» по Четвертому каналу?

— Давай соглашайся, — не отставала подруга. — Можешь уйти пораньше — ты же свободная женщина! Это просто ужин, поешь — и иди, если хочешь.

— Ты что, серьезно?

— Конечно. Правда, надеюсь, тебе не захочется уходить.

— И никаких игр с судьбой?

— Клянусь и божусь.

— Тогда спасибо, Гертруда, с удовольствием приду. Я должна одеться, как Флора Макдональд [46] Шотландская аристократка, которая помогла бежать принцу Карлу-Эдуарду Стюарту после неудачной попытки последнего занять английский престол. ?

— Отнюдь. Алек будет в килте, но я не позволю, чтобы это тебя шокировало. Отлично. Я рада, что ты придешь. Хочешь взять Рейчел и оставить ее у меня на ночь?

— Она проводит эти выходные с Гордоном.

— Как ты вообще поживаешь?

— Очень хорошо.

— Голос у тебя какой-то невеселый.

— Ну не всем же быть мечтой юного любовника, правда?

— О-опс, — сказала подруга. — Я тебя обидела, да?

— Это ты меня прости. Честно говоря, мне часто бывает одиноко.

— Еще бы! Может, тебе почаще развлекаться?

— Это не совсем то одиночество… В любом случае я развлекаюсь достаточно, поэтому избавь меня от своей отеческой заботы.

— Материнской, — невинно поправила Гертруда.

— Ладно, материнской. Спасибо, что вспомнила обо мне. С нетерпением жду вечеринки. Может, принести хэгиш [47] Национальное шотландское блюдо — бараний желудок, фаршированный кашей и рубленым ливером. или другое шотландское блюдо?

Услышав такое, Гертруда оставила покаянную манеру и стала подобающе резкой:

— Ты что, ко мне со своей едой собралась? А для чего же, по-твоему, я всю неделю копаюсь в овечьих внутренностях?

Вот именно…

История с приглашением получила забавное продолжение: забирая Рейчел, Гордон подчеркнуто небрежно поинтересовался, чем я занимаюсь вечером. Весть о том, что я иду на праздник в честь Роберта Бёрнса, огорошила бывшего мужа. Гордон не носился со своим шотландским происхождением, как многие другие, горланящие «Отважную Шотландию» и чуть что вспыхивающие как порох, но был заметно задет сообщением, что англичанка с юга собирается развлекаться по поводу, не имеющему к ней ни малейшего отношения.

— Где? — спросил он требовательным тоном.

Я сказала.

— Она же англичанка! — вознегодовал бывший муж.

— Зато ее новый любовник — шотландец.

— Что? — опешил Гордон.

— У Гертруды. Есть. Любовник. Он — шотландец, — втолковывала я Гордону, как идиоту.

— Гертруда? — шокированно переспросил он. — У Гертруды — любовник?

— И притом красавец, — похвасталась я.

— Ну-ну, — сказал Гордон с легкой злорадной усмешкой. Выходя с Рейчел, в дверях он добавил: — Даже у такой старухи, а? Похоже, у всех есть любовники, кроме тебя, Пэтси. Интересно, почему?

Я не сразу нашлась с ответом, хотя следовало сказать: «Потому что, нахлебавшись с тобой, дорогой, я не отваживаюсь рисковать».

Но это было не совсем правдой. Даже если когда-то и было.

Я подумывала пойти на вечеринку в килте Рейчел, но решила, что если для сорокалетней женщины допустимо открывать колени, то оголять задницу будет уже чересчур, даже в кругу друзей: килт был коротковат даже законной обладательнице. С другой стороны, не желая снова одеваться монахиней, я превзошла самое себя и нацепила желтое платье из тафты. Пожалуй, это последняя возможность в нем покрасоваться: Ванесса часто повторяет, что такие вещи выходят из моды за один сезон. В случае чего это послужит оправданием чрезмерной пышности моего туалета. На разные лады повторяя фразу: «Всегда любила Робби Бёрнса, его веселые, живые элегии и сардонические стихи…», я надеялась, что никто не прицепится к этой фразе, потому что знала только «Блоху» и «Шотландский берет». На северной границе Англии эти стихи снискали бы бурный успех, но в сельской местности южного Клэпхема требовательные слушатели предпочитают более лирические произведения.