Элис Петерсон - Все ради любви

– Спасибо… тебе… – Голос у него совсем слабый. – А где Лукас?

– Он придет, он сейчас придет, дедуля.

Дед ничего не говорит, но я знаю, что он все понимает.

Когда я поднимаю голову, его глаза закрыты. Он выглядит спокойным.

– Дедуля?

– Дедушка! – К нам подбегает Лукас. – Как он, Джен?

Я отодвигаюсь.

– Не очень.

Лукас садится на койку с самого края.

– Дедуль? Я пришел.

Дедушка медленно открывает глаза.

– Мой мальчик.

Лукас кладет руку ему на лоб, явно в смятении и не в силах поверить, что тому стало так плохо.

– Не оставляй нас, – просит Лукас, сорвавшись на шепот. – Пожалуйста, не уходи.

– У тебя все будет… отлично.

Лукас покачал головой.

– Я не был тебе хорошим сыном, ни разу не поблагодарил за все, что ты для меня сделал, но это не значит… это не значит, что я не… Я не…

Дедушка легонько постукивает пальцем по его руке.

– Я люблю… тебя.

Он закрывает глаза.

– Я тоже тебя люблю.

Повисает долгая пауза.

– Дедушка, я никогда не забуду, как ты учил меня водить, как мы играли в шахматы, и тот момент, когда ты бросился в море, слышишь? Дедушка?

Лукас дотрагивается до его руки.

– Дедушка?

Я подбегаю к другой стороне койки, схватив дедушку за руку, в которой больше нет жизни. Нет, не может быть… Я еще не готова.

Лукас давит что есть силы на кнопку вызова медсестры.

– Дедушка! – кричит он. – Медсестра! Медсестра! Дедушка!

Потом поворачивается ко мне.

– Он умер, – говорит Лукас заплетающимся языком. – Дженьюэри, он умер.

Но я снова жму на кнопку. Лихорадочно жму на нее до тех пор, пока Лукас не оттаскивает меня в сторону и не обнимает крепко-крепко, плача у меня на плече.

Прошла неделя. Маленькая церковь в Портпине переполнена – люди толпятся в проходах. На дедушкины похороны собрались многие его друзья из театра – тут и такие же старички, как он, и совсем молодые актеры, с которыми дедуля работал в Лондоне. И почти все местные жители. Бабушку с дедушкой все знали и любили: многие бывали у нас за ужином или во время вечернего чаепития. А когда бабуля продавала овощи со своего огорода, она и вовсе подружилась почти со всем городком.

Дэн тоже захотел приехать. Они с Фионой сидят прямо за мной. Он был и на похоронах бабули.

– Я очень уважаю старушку, – сказал он как-то. – С тех пор как у меня есть Айла, я понимаю, на какие жертвы можно пойти ради своих детей.

Последние несколько дней я провела в обществе Беллы – мы занимались организацией похорон и поминок. Лукас пару дней погостил, а потом его срочно вызвали на работу. Уорда я уговорила отвезти Айлу в Лондон, чтобы она пожила у своего отца и не пропускала школу. У нас с Беллой все равно была такая куча дел, что присутствие Уорда мне бы только мешало. Кроме того, как бы сильно я ни была благодарна Уорду за его поддержку, я хотела побыть одна и узнать о последних днях деда. Белла рассказала, что обычно каждое утро приходила в гости с газетой. Дедушка либо сидел на кухне, слушая радио и завтракая, либо уже был в гостиной. В тот день ни там, ни там его не оказалось. Белла отчаянно звала его, думая, что он упал в какой-нибудь из дальних комнат и не может встать. Потом поднялась наверх и увидела, что он лежит в своей постели. Дедуля ее слышал, но не мог пошевелиться – у него отнялась правая сторона тела. Белла вызвала «Скорую». Тогда он прошептал бабушкино имя, а потом упомянул нас с Лукасом. Белла сделала все, что могла, чтобы успокоить его.

– Я сказала, что вы с Лукасом уже едете, Дженьюэри. Он хотел дождаться вас.

После похорон мы с Беллой организовали сладкий стол и подготовили небольшое слайд-шоу с дедушкиными фотографиями. Там были его детские черно-белые фото, фотографии его в театре, с актерами, а еще наши с Лукасом и бабулей снимки на пляже в Портпин, в шортах и футболках. И замечательное фото, на котором дедушка качает Айлу на самодельных качелях.

Дом без дедушки стал каким-то странным, холодным, пустым. Каждую ночь я плакала в подушку – было физически больно осознавать, что дедули больше нет, что я никогда больше не увижу его лицо и не смогу спросить у него совета. Я так рада, что мне удалось провести те несколько драгоценных дней с ним, когда у Уорда сломалась машина. Мы гуляли по пляжу и смеялись. Я смотрю на распорядок церемонии. На эти выходные мы с Уордом и Айлой должны были приехать к дедушке. Он уже запланировал приготовить рыбный суп. Собирался купить треску в тесте в пятницу. Но я напоминаю себе, что хотя бы успела добраться до него вовремя и попрощаться. Если бы не Уорд…

Я поворачиваюсь к Уорду, и он сжимает мою руку в своей. Как будто я все время прощаюсь и с бабулей тоже, и от этого еще больнее, что моих родителей нет в такой момент рядом. Они должны быть здесь. Хорошо, что Уорд не видел меня в таком состоянии, но слышать его голос по вечерам было для меня безумно важно. Кто-то легонько толкает меня в бок. Айла протягивает мне маленькую флисовую подушечку в виде сердца. И мое сердце переполняется любовью к дочери.

Мы поем гимн, а я поглядываю в сторону Лукаса – он сидит в конце ряда. И не отводит взгляда от гроба. Я так рада за них с дедушкой: наконец-то у Лукаса получилось поговорить с дедулей по душам. И я рада, что мой брат успел сказать, как он любит его.

– Только разве он меня слышал, Джен? – спросил он меня в больнице. – Не уверен…

– Конечно, слышал. Он знает, что ты любишь его.

Но на лице Лукаса я все равно видела виноватое выражение, как будто он приложил недостаточно усилий и упустил момент.

Церемония окончена, и поток гостей устремляется на улицу, к Бич-Хаузу, где уже накрыт стол и все готово для поминок. Мы болтаем с Дэном и Фионой. Айла стоит рядом и держит меня за руку. Уорд с Беллой стоят чуть поодаль.

– По-моему, он очень хороший, – говорит мне Дэн, показывая в сторону Уорда. Лукас подходит ко мне и спрашивает:

– Это и есть Уорд Меткалф, твой начальник?

Я киваю.

– Я вас познакомлю.

– Было бы замечательно.

– Уорд и мама встречаются, дядя Лукас, – докладывает Айла.

– Ага.

– Пока еще только начали, – уточняю я, закусив губу.

– Мне, наверное, следует сразу записаться к нему на прием, – продолжает Лукас, глядя перед собой, и в его голосе я слышу плохо скрываемую злобу.

– Что?

Дэн и Фиона вдруг замолкают. И незаметно отходят от нас.

– Ну, нам ведь нужно будет продать Бич-Хауз, а Уорд, я уверен, мог бы взять не очень большой процент, так?

Я молчу. Лукас продолжает:

– У тебя ведь должны быть какие-то льготы.

Я обращаюсь к нему, вне себя от злости:

– Что на тебя нашло?

– Просто я веду себя практично. Должен же хоть кто-то из нас вести себя практично!

– Обсуждать продажу дома, когда мы даже еще дедулю не похоронили? – кричу я. – Не смей вымещать на мне свой гнев, Лукас! Когда ты уже повзрослеешь и поймешь, что то, что случилось с мамой и папой, и меня тоже сильно задело!