Джон Дири - Любовь и другие виды спорта

Я скомкал газету.

— Нет у меня никакой депрессии. Заруби себе на носу.

— Еще как есть.

— Нет!

Похоже, я заорал слишком громко, потому что остальные посетители бара, включая девиц у стойки, уставились на нас. Но мне было плевать.

Алекс покосился на девиц и ткнул в меня пальцем:

— Посмотри на себя.

— У меня нет никакой депрессии, — раздельно повторил я. — Мне просто тошно.

— И в чем разница?

— Депрессия бывает у женщин и голубых.

Алекс покачал головой.

— Мне тошно, но я от этого не страдаю. Мне даже нравится. Просто у меня такое настроение, вот и все.

— Раз так, то моя задача — перенастроить тебя, чувак.

— Отстань, Алекс. Оставь меня в покое, человек имеет право погрустить.

— А заживо себя хоронить он тоже имеет право?

— У меня полно причин для этого.

— Да ну?

Поняв, что он не отвяжется, я демонстративно расправил скомканную газету, аккуратно сложил, выпрямился и скрестил руки на груди.

— Я мечтал жениться на прекрасной женщине. Надеялся завести детей и жить с ней до скончания дней. Но она оказалась насквозь лживой. Не той, кого я знал и в кого влюбился. За три недели до свадьбы она переспала с едва знакомым мужиком. Чем не повод для гнусного настроения?

Алекс страдальчески закатил глаза.

— Но это еще не все, далеко не все. Сдуру поддавшись на твои уговоры, я пригласил Сару поужинать. В Нью-Йорке больше двух тысяч ресторанов — я специально проверил сегодня по справочнику, — но и Ким выбрала именно этот. И закатила истерику. Орала, что всю прошлую ночь я кувыркался нагишом в ее постели. Как ты думаешь, Сара обрадовалась? Так вот, она совсем не обрадовалась. Она ушла из ресторана и даже не позволила проводить ее. Она недвусмысленно дала понять, что не желает иметь дело с таким лживым и грязным подонком, как я. Тебе достаточно причин? На мне лежит проклятье, это уже очевидно. Господи, ведь знал же, что надо держаться от баб подальше.

Приоткрыв рот, Алекс смотрел на меня. Опомнившись, он помотал головой и пробормотал:

— Можно отвести лошадь к воде, но от этого она не станет рыбой.

О чем это он?

— Знаешь, мне кажется, радоваться жизни гораздо приятнее, чем не радоваться.

Философская мысль, ничего не скажешь.

— Ты должен наплевать на все. Должен встряхнуться и снова запрыгнуть в седло.

— Должен?

— Да, — твердо сказал Алекс. — Должен. — Несколько секунд он сердито смотрел на меня, затем лицо его смягчилось. — Согласен, эта маета с Ким и Сарой тебя достала. Но жизнь-то продолжается. Пришла пора собирать лимоны и делать лимонад. Земля все еще вертится. И не забывай, чувак, что с каждым днем мы ближе к могиле. Поэтому carpe diem, дружище! Лови карпа!

— Лови день, — машинально поправил я.

— Чего?

— Лови день . Это латынь. Diem значит день, carpe значит лови , а не «карп», болван. А все вместе означает «лови момент». Карпы и прочие рыбы тут ни при чем, понял?

Алекс прищурился.

— Нет так нет. Главное, что ты сейчас в центре внимания. А такое, между прочим, случается не каждый день. Расслабься. Лови момент. И женщин.

— Не хочу ничего и никого ловить.

— Через «не хочу»!

Мы помолчали. Затем я медленно, точно на меня снизошло откровение, проговорил:

— Ты сказал, я в центре внимания, потому что не смотрю на них, потому что мне они не нужны. Так?

— Так, именно так! — обрадовался Алекс.

— Значит, если я буду знакомиться с намерением… если я буду стремиться к этому… — я выдержал паузу, — я уже не буду в центре внимания, так?

Алекс раскрыл рот, чтобы еще раз восторженно поддакнуть. И тут до него дошло. Он так и замер с открытым ртом, потом буркнул:

— Черт!

По дороге домой моя хандра, которая до этого мне даже нравилась, переросла в настоящую тоску. Равнодушие сменилось осознанием одиночества. Навстречу мне то и дело попадались парочки. Они ворковали, нежно жались друг к другу, держались за руки, а я плелся один, словно неполноценный. Словно меня обделили основным инстинктом. Казалось, что может быть проще, чем главный закон жизни — двое встречаются, сближаются и идут дальше вместе. Но для меня эта простая и обычная вещь почему-то превратилась в неразрешимую проблему. Мужской и женский мир вокруг плодился и размножался, а меня будто высадили на необитаемый остров, где нет ни секса, ни любви, ни женщин.

Отчаяние наваливалось все сильнее. Ответов у меня не было, одни вопросы. За что мне все это? Почему именно со мной приключилась такая гнусность? За какие такие ужасные прегрешения мне выпала доля, достойная Иова? Ну да, я не безгрешен, но в меру, не больше, чем любой другой человек, так почему именно мне достались эти душевные муки?

А что, если это не наказание? Что, если это фарс, идиотская шутка? А может, я просто спятил? Слишком сильное потрясение после измены Ким, и я — бац! — очутился в неком искривленном измерении и теперь все воспринимаю искаженно? Может, я угодил в Бермудский треугольник отношений между мужчинами и женщинами? И действительность — моя действительность! — вывернулась наизнанку, а я стал заложником сюрреалистической реальности, достойной Кафки, Кэролла или Свифта?

Но что, если все еще хуже и я просто то, что я и представляю? Слабый и никчемный человек.

На двери моего кабинета висела записка: «Тед О’Коннел в городе. Один день. “Койот” в 20.00?»

Я невольно улыбнулся. Давненько я не виделся со стариной Тедом. С тех самых пор, как он со своей женой Кэрри перебрался в Японию. Два года прошло. Время от времени мы переписывались по электронке, но увидеться, ясное дело, приятнее.

Познакомились мы в аспирантуре, Тед тогда только начинал писать для газеты. Мы мнили себя великими писателями и, как все начинающие, стремились к суровой правде жизни. В «Койот» же отправлялись, когда хотелось отдохнуть от снобов, которыми были забиты все бары в окрестностях Колумбийского университета.

Но, как только мы защитились, с «Койотом» было покончено. Сами того не замечая, мы все чаще забивали стрелки в модных заведениях престижных кварталов. И трепались о работе и жилье в Хэмптоне [12] Район на о-ве Лонг-Айленд, вдоль побережья, где располагаются престижные загородные резиденции и пляжные «домики», среди владельцев которых немало известных людей. , а не о политике и любимых писателях.

Я так и предвкушал, как мы снова будем цедить пиво в полутемном прокуренном зале под заунывное мычание Хэнка Уильямса [13] Хэнк Уильямс (1923–1953) — прославленный музыкант, исполнитель блюза и «кантри». .

Тед, ссутулившись, стоял возле бара и читал журнал. Он ничуть не изменился: все та же потертая коричневая куртка поверх болотного свитера, джинсы мешком, высокие кроссовки. Как будто расстались неделю назад. По-дружески облапив друг друга, мы посмеялись, что встретиться довелось в «Койоте».