Джиллиан Карр - Из жизни звезд

— Ты не просмотрела хотя бы бегло отчеты Линды, которые она подготовила для тебя? Или ты весь день занималась приготовлениями к премьере Рори?

— Нельзя ли сразу к сути, Ричард? — перебила его Моника. — Так в чем дело?

— А дело в том, что твой июньский номер может провалиться. О да, снимки будут шикарными. А вот с текстами полный провал.

— О чем ты, черт побери, толкуешь? На моем столе четыре статьи, которые ждут одобрения, и три другие появятся на следующей неделе. О каком провале можно говорить?

— Пункт первый: статья «Как пережить первые месяцы после свадьбы». Полный провал. Автор имеет контракт на издание книги, получила солидный аванс и дает задний ход. Говорит, что ты можешь предъявить ей иск через суд, если у тебя есть такое желание… Пункт второй: рассуждения о фасонах для новобрачных, которые способны скрыть изъяны фигуры… Снимается. Линда обнаружила, что в журнале «Невеста и жених» идет такая же статья в майском номере того же самого модельера. Похоже, юный художник решил, что он может продавать одну и ту же идею всем подряд. И, если тебе этого мало, Денна, главный художественный редактор, которого ты двигала, исчез бесследно… Есть и еще кое-что. Мне продолжить?

Проклятье… Монике хотелось положить голову на стол и зарыдать. Но вместо этого она сама стала кричать в трубку.

— Ричард, у моей матери воспаление легких! Она только что вернулась из больницы! Тебе не кажется, что ты мог бы как-то помочь или хотя бы посочувствовать мне в этой ситуации? Я даже соображаю сейчас плохо… Я еще точно не знаю в котором часу я приеду завтра и приеду ли вообще.

Его голос обрушился на нее, подобно ледяному кубу.

— Моника, я самым искренним образом сожалею по поводу того, что случилось с твоей матерью. Но ты отлично знаешь, что она в хороших руках. Ты ведешь себя как неврастеничка.

— Неврастеничка? С каких пор заботу и сочувствие относят к неврастении?

— Пожалуй, Моника, твоей матери не станет легче оттого, что ты крутишься возле нее, пока «Идеальная невеста» идет ко дну. Скажу тебе одну вещь о Шенне — ее ничто не могло отвлечь от дела. Черт побери, она однажды сломала ногу, когда каталась на лыжах, и что же ты думаешь: она устроила настоящий офис в больнице, брала там интервью, руководила съемками. Может быть, она была сукой на колесах, но делать дела она умела.

— Какой же ты чурбан! Как ты можешь попрекать меня Шенной в такой момент? — Монику трясло, она все больше теряла контроль над собой. Она уже не говорила, а выкрикивала в трубку. — Я утром позвоню Линде и во всем разберусь!.. И тебе не надо будет ломать свою драгоценную голову из-за твоего сверхдрагоценного журнала! А сейчас я намерена хоть немного поспать. И не вздумай говорить мне, что твоя дражайшая Шенна могла обходиться тремя часами сна в сутки!

— Четырьмя…

— Жопа! — взвизгнула Моника и с треском положила трубку.

Из темноты за пределами кухни донесся шорох шагов, и она услышала низкий мужской голос.

— Это, должно быть, адресовано ему.

Моника вскрикнула, метнулась к столу и схватила испачканный маслом нож.

— Я сдаюсь, — сказал Пит Ламберт, выходя из темноты и жмурясь от света. Моника сообразила, что дверь, которая выходила в только что завершенную пристройку, была открыта настежь, но разве можно было ожидать, что там кто-то находится? Тем более этот рослый, крепкий и несносный плотник.

— А вы — вторая жопа! — выпалила она, не замечая того, что размахивает ножом. — Какого черта вы здесь околачиваетесь ночью? Как вы сюда попали? И сколько времени вы подслушиваете меня?

— Достаточно долго, чтобы понять, что вы связались с большим прохвостом. Я полагал, что вы умнее, — сказал он, взяв со стола печенье и макнув его в арахисовое масло.

— Прошу вас, отведайте, — саркастически пригласила его Моника.

Глаза Пита задержались на черных, как смоль, завитках волос, спадающих на лоб, затем скользнули к декольте ее халата. Ее кожа еще блестела розоватой белизной после ванны. Очаровательно! Его взгляд отметил аппетитную полноту грудей, крутизну бедер и длину ног, которые заканчивались миниатюрными ступнями с розовым педикюром. Медленным взглядом он еще раз скользнул по ее складной фигуре.

— С удовольствием отведаю.

Моника перевела дыхание. Ее сердце едва успело войти в нормальный ритм после испуга от неожиданного появления плотника, а сейчас оно снова подпрыгнуло. На фоне темной террасы Пит Ламберт казался еще выше и мощнее. И, похоже, чувствовал себя совершенно свободно. Казалось, он мог сейчас расположиться перед камином с вечерней газетой, стаканом бренди и ньюфаундлендом чуть поодаль. Конечно, не у ее камина. Моника с невольным восхищением посмотрела на игру бицепсов под простой хлопчатобумажной рубашкой, на волевой, крепкий подбородок. Взгляд его голубых глаз излучал какой-то особый свет.

Пробежавшая между ними искра позволила Монике осознать его мужскую силу и собственную уязвимость, поскольку она стояла перед ним босоногой, в махровом халате, наброшенном на голое тело.

Пит неслышно, со смаком слизывал с пальцев капельки масла. У Моники появилось неодолимое желание поплотнее завернуться в халат.

— Недурно, — прокомментировал он, глядя на ее губы. — Честное слово, совсем недурно.

— Старый семейный рецепт, — сказала она, затягивая потуже пояс. — А теперь не будете ли вы столь добры объяснить мне, почему вы бродите по моей террасе в четыре часа ночи?

— С Мирей все в порядке? Няня при ней?

— Вы всегда отвечаете вопросом на вопрос?

— Вас это раздражает?

— Барышников танцует? — она сверкнула глазами. — Ах, простите, вы, вероятно, не имеете представления, кто это такой.

— Нет. — Пит неожиданно подался вперед. — Это вы извините меня. — Он легко коснулся пальцем уголка ее рта. — Арахисовое масло, — пояснил он, увидев, как она вспыхнула. — Графиня, я никогда не причислял вас к снобам, — он покачал головой. — Очаровательная, властная, решительная, своенравная женщина. Но не сноб. Даже я, работяга, знаю, кто такой этот Барышников, — это знаменитый итальянский тренер, верно?

Это было сыграно отлично, последние слова он произнес с серьезным, непроницаемым лицом.

Неожиданно для себя Моника рассмеялась.

— Вы невозможный!

Она уперлась ладонями в бедра и с трудом погасила улыбку.

— Мистер Ламберт, я никак не могу понять, что вы собой представляете… Правда, это меня не так уж и занимает, — поспешно добавила она.

Ее все еще била мелкая дрожь — очевидно, после разговора с Ричардом, убеждала она себя, а вовсе не оттого, что она оказалась тет-а-тет с Питом Ламбертом. Тем не менее она сочла за благо взять кувшин с маслом и зайти за гранитный кухонный уступ якобы для того, чтобы поставить его в шкаф. Теперь их разделяла солидная преграда.