Джиллиан Карр - Из жизни звезд

— Вы до сих пор не объяснили, что вы здесь делаете, — напомнила Моника.

К ее большой досаде, Пит Ламберт последовал за ней к посудному шкафу.

— Идите сюда, я покажу вам. — Он поманил ее в затемненную террасу. — Сядьте здесь. — Он показал на плотно набитую подушку в центре выстланного керамической плиткой пола, подошел к стене и щелкнул выключателем.

Мягкий, серебристый свет отразился в покрытых лаком стенах и кристально-чистых панелях и осветил заснеженные, ажурные деревья сада и леса поодаль. Запах лакированного дерева и свежей краски смешался с запахом поленьев из вишневого дерева в камине, который в прошлый приезд Моники еще не был готов. Сейчас работа была завершена, терраса перестала быть складом и нагромождением материалов и инструментов и превратилась в уютную, застекленную гостиную, из которой можно любоваться живописными красотами усадьбы. Это был рай, дополненный постоянно меняющимися картинами природы. Сверкали белоснежные деревья, купол неба был виден на расстоянии вытянутой руки, за стеклом кружились и плясали снежинки. Храм покоя, тепла и света.

И еще музыки. Потому что одновременно с включением света включилась звуковая система, и помещение наполнилось чарующим голосом Хосе Каррераса.

— Я закончил проводку как раз перед тем, как ехать в больницу. Когда мы вернулись, я пришел сюда, чтобы посмотреть результат. И здесь я заснул. — Пит отметил для себя, что под влиянием увиденного чуда с лица Моники сошло выражение тревоги и напряженности. — Это концерт трех теноров — Паваротти, Каррераса и Доминиго. Это мои любимцы. Через минуту вы услышите Барышникова, — добавил он, и глаза его сверкнули.

— Вы и впрямь невозможны. — Однако на сей раз это было сказано совсем иным тоном. — Я вынуждена признать, что вы неплохо справились с задачей.

Моника понимала, что поскупилась на похвалу, но ничего не могла с собой поделать. На самом деле то, что он сделал, было достойно восхищения. Сейчас это была не терраса, а нечто сказочное. А когда она внесет сюда диван с цветастой обивкой и большими подушками, плетеные стулья и стол, украсит террасу корзинами с растениями и цветами, она превратится в зимний сад, в убежище от работы, от стрессов, от…

— Неплохо, мистер Ламберт, — сказала она бойко, стараясь скрыть смущение.

Пит подошел к ней и помог подняться.

— Посмотрите вверх.

Моника взглянула на снежинки над горбатым стеклянным потолком и вдруг поняла, что мерцающие алмазы над головой — это звезды. Они казались настолько близкими, что их хотелось потрогать, и такими яркими, что слепили глаза.

— Мне кажется, я готова остаться здесь навсегда, — вздохнула она.

— А что, жизнь настолько плоха?

— Ну, конечно же, нет. — Моника попыталась снова напустить на себя суровость. — Просто меня беспокоит состояние здоровья матери, а мне нужно через несколько дней уезжать, неважно обстоят дела с журналом, а мой жених ведет себя как ско… простите, не обращайте внимания. — Моника закусила губу. Какого черта она все это рассказывает Питу Ламберту?

— Я знаю, что вам нужно.

Моника нахмурилась. Ну ясно, что он посоветует. Найти хахаля. Мужчины всегда считают, что хороший хахаль залечит все раны.

Прежде чем она успела что-либо сообразить, Пит положил одну руку ей на талию, а другой взял ее правую руку. Грянули звуки зажигательной русской мелодии «Очи черные», и Пит повел Монику в вальсе.

— Вам нужно танцевать, Моника Д’Арси! Не думайте ни о чем, просто двигайтесь. Танцевать — значит выпустить душу на волю! Легче становится сердцу, проходит боль.

— Я не нуждаюсь в утешениях, мистер Ламберт! Я крепкая и могу самостоятельно справиться со своими проблемами.

— Да, крепкая, — пробормотал он, покачав головой. Моника ощутила силу его мозолистых рук, когда они вихрем закружились на гладком полу. — Крепкая, как застывшие взбитые сливки.

Моника вздрогнула. Еще ни один мужчина не замечал ее уязвимости. Все полагали, что она сделана из железа. Взбитые сливки? О да, сегодня мистер Ламберт попал точно в цель. В глубине души она чувствовала себя слабой и сделанной отнюдь не из железа.

Она в волнении предприняла попытку освободиться от его объятий, но он удержал ее.

— Что вам не по душе, графиня? Что не нравится?

— Поздно… Нужно проверить кое-что наверху.

— После окончания песни.

Когда музыка замерла, Пит отпустил ее. Монике показалось, что она потеряла опору, когда перестала ощущать прикосновение его рук и тепло его тела. Ей не удалось разгадать выражение его глаз.

— Вы были… очень любезны, — она произнесла это чопорно, словно школьная директриса. Почему она с таким трудом находит слова? — Спасибо, что вы свозили мать в больницу.

— Не за что. Я просто обожаю Мирей. Она совершенно необыкновенная леди.

В его глазах отразилась озабоченность. — А вам обязательно надо поспать… Я завтра заскочу… Если вы не уедете в город.

— Ни в коем случае.

Он кивнул, окинул взглядом почти совсем отделанную террасу.

— Еще один слой краски — и я больше не буду мозолить вам глаза.

Он надел кожаную куртку, валявшуюся в углу, вышел через дверь террасы и не оглядываясь зашагал под ветром и снегом.

Моника наблюдала за ним, пока он не скрылся среди деревьев. Несмотря на сегодняшние события она чувствовала себя удивительно расслабленной. Она твердо решила сегодня не думать ни о Ричарде, ни о журнальных проблемах. Как советует Скарлетт О’Хара, она подумает об этом завтра.

Моника приоткрыла дверь в комнату матери и увидела, что та спит. Maman была похожа на маленькую куклу. Сиделка, юное пухлое создание с жесткими рыжими волосами, заверила ее, что мать чувствует себя неплохо. После этого Моника направилась через холл в свою комнату. У нее не было больше сил даже для того, чтобы почистить зубы. Она легла на пуховую кровать, поставила в проигрыватель компакт-диск Пита Ламберта и заснула под пение трех теноров с ощущением, что вальсирует под падающими снежинками.

Она не поехала в город ни на другой, ни на третий день. Звонил Ричард, звонила Линда, звонили из офиса. Моника сидела на телефоне восемнадцать часов в сутки.

Однако были дела, которые невозможно было решать на расстоянии. За сутки до Дня Благодарения она, ломая себя, отправилась с Ричардом в агентство и заказала самолет на Гавайи с трехчасовой остановкой в Лос-Анджелесе.

Моника делала все, чтобы перенести эти встречи на более поздний срок, но не могла скоординировать календари Антонио, Милли Кон и всех, кто был причастен к делу и мечтал об отдыхе после праздника. Вечер накануне Дня Благодарения она встретила в номере отеля, отдав долг чуть теплой нарезанной ломтями индейке и запив клюквенным соком, в окружении десятка ближайших своих помощников.