Кайл Онстотт - Хозяин Фалконхерста

— Так когда масса Хаммонд собирается тебя взгреть? — осведомилась она. Вопрос был намеренно грубый, однако Драмжеру послышались в ее голосе сочувственные нотки.

— Не знаю, мисс Лукреция Борджиа, мэм. Он не сказал точно. Надеюсь, что скоро: лучше быстрее через это пройти, чем ждать.

Несмотря на осеннюю прохладу снаружи, в — кухне было жарко; здесь вкусно пахло поджаренным окороком, который подавали на завтрак. Лукреция Борджиа стала по привычке обмахиваться полой своего платья, демонстрируя собственный коричневый окорок. Сбросив стоптанные шлепанцы, она водила взад-вперед по каменному полу пальцами ног.

— Ну и дурень же ты, Драмжер, что взялся за эту Блоссом! Неужели не сообразил, что рано или поздно ее застукают? Что, не знал, что масса Хаммонд спустит с тебя шкуру, как только прослышит о ваших проказах? К тому же ты — негр что надо, не то, что эта дурнушка. Она же помесь банту и ашанти! Неужели ты рассчитывал спать с ней и избежать порки?

— Не делал я этого, мисс Лукреция Борджиа, мэм, не делал, и все тут!

Он заметил, что она придвинулась к нему поближе. Ей хотелось узнать самые интимные подробности его приключения: была ли Блоссом девственницей, отдалась она ему добровольно или он взял ее силой, и прочие разжигающие похоть подробности их соития, какие только удастся из него вытянуть. Она схватила его за руку и притянула к себе, широко растопырив колени, так что он прижался всем телом к ее груди. Она заговорила сладким, доверительным шепотом:

— Зачем ты отнекиваешься, Драмжер, мальчик мой? Мне все равно, сделал ты это или нет. Лучше выложи тетушке Лукреции все как на духу.

Одной рукой она обвила его за талию и еще крепче прижала к себе, а другой как бы невзначай провела по его штанам. Он почувствовал, что появилась возможность переманить Лукрецию Борджиа на свою сторону. Что ж, способ был нехлопотным, даже приятным. Он уперся рукой ей в плечо, чтобы удержаться на ногах, и зажмурился.

Немного погодя Лукреция Борджиа отстранилась и одарила его улыбкой.

— Ну и повезло этой Блоссом! — сказала она, облизнувшись. — Теперь я ее не виню.

— Но я не делал этого, мисс Лукреция Борджиа, мэм! — Он судорожно застегивал пуговицы на штанах, испытывая огорчение при мысли, что, несмотря на свою уступчивость, так и не сможет ее переубедить. — Почему вы мне не верите? Почему все вбили себе в голову, что это я? Из-за того, что я не устоял перед чертовкой Клариссой, все теперь решили, что и Блоссом на моем счету! А я с ней не спал. Не спал, и все! Мне наплевать, поверите вы мне или нет. Даже если масса Хаммонд забьет меня до смерти, я все равно себя не оговорю. — Теперь его лицо отделяли от лица Лукреции Борджиа считанные дюймы. — Слышите, мэм? Это не я!

Она прильнула к нему лицом, испытывая стыд за только что содеянное. Прежде ей не приходилось так распускаться с молоденькими парнями. Однако, приняв ее ухаживания, он превратил ее в свою сообщницу. Поверив наконец его словам, она отпустила его.

— Тогда кто? Не малявка же Бенони?

— Бенони!

И Драмжер в таких мельчайших подробностях поведал ей о той ночи, когда он, проснувшись, не нашел Бенони рядом, что у нее пропали всякие сомнения в его правдивости. Беда была в том, что полагаться приходилось только на его слова, а их, даже при ее уверенности в их истинности, было недостаточно, чтобы убедить в его непричастности хозяина. Тому потребуются доказательства.

— Возможно, я тебе поверила, Драмжер, — проговорила она, не спуская с него глаз. — Возможно, я даже смогу тебе помочь. Пока не знаю как, но попытаюсь. Ты славный паренек. Только что ты осчастливил старую тетушку. Я сделаю, что смогу, но если у меня ничего не выйдет, не вздумай расхныкаться перед массой Хаммондом. Он терпеть не может тех, кто хнычет перед поркой. Лучше встань и попробуй залечить раны.

То, что Лукреция Борджиа как будто поверила ему, принесло Драмжеру некоторое облегчение. Однако у него не оказалось времени поразмыслить на эту тему: в дверь постучали, и Лукреция Борджиа жестом приказала ему впустить стучащего. Драмжер вытер руки посудным полотенцем и пошел открывать. Олли, самый крупный и сильный мужчина на плантации, был назначен палачом. Оказавшись на пороге Большого дома, он, казалось, проглотил язык. Шевеля пальцами ног в пыли, он, преодолевая смущение, с трепетом, который по традиции испытывали рабы с плантации по отношению к господским слугам, отвесил брату неуклюжий поклон и промямлил:

— Масса Максвелл прислал меня за тобой, Драмжер.

Драмжер знал, что стоит за появлением Олли, но ему хотелось оттянуть страшный момент.

— Зачем это я понадобился массе Хаммонду?

— Масса Максвелл велел мне подвесить тебя и отделать по первое число, только чтоб отметин не осталось. Так что пошли.

На плечо Драмжера легла ласковая рука. Драмжер оглянулся на Лукрецию Борджиа. Та подтолкнула его к двери.

— Он пойдет с тобой, Старина Уилсон. Он не боится палки. Как ты ни будешь стараться, он и не пикнет. Мой парень! — Она обняла его с таким пылом, что у него едва уцелели ребра.

Олли не умел передать свое сочувствие словами, поэтому он всего лишь сгреб Драмжера лапищей за плечо, и они молча побрели прочь от Большого дома. Путь их лежал к речке, через мост, вверх на холм, мимо кладбища, где торчал белый надгробный камень над могилой отца Драмжера, мимо фундамента старого дома. Их ждали распахнутые двери большого сарая. Уже гремел колокол, призывая рабов оторваться от работы на плантации и в мастерских. В редких случаях, когда Хаммонд подвергал раба наказанию, он требовал присутствия всех жителей Фалконхерста, за исключением домашних слуг. Ведь предстояло не только наказать провинившегося, но и преподать урок всем остальным рабам, чтобы они зарубили себе на носу, какая кара ждет их за схожий проступок. Рабы же воспринимали это как развлечение и торопились, чтобы ничего не пропустить. Наблюдать страдания отвечало садистским инстинктам, заложенным в натуре африканцев, глубоко запрятанным и только по таким редким случаям вырывающимся на поверхность. Им доставлял удовольствие вид беспомощного тела, корчащегося от боли под ударами; каждый представлял себе орудие наказания в собственных руках. P-раз! Еще! Они ждали, что истязаемый оправдает их надежды.

Самые ретивые, уже переминавшиеся перед сараем, расступились, как по команде, пропуская Олли с Драмжером и недоуменно тараща на них глаза. Те, кто не знал преступника в лицо, догадались по ладным черным брюкам и белой рубашке, что кара уготована слуге из господского дома. Никто из них не присутствовал прежде при телесном наказании кого-либо из этой братии; они и без объяснений знали, что речь идет о серьезном проступке. Впрочем, они не могли не оценить бесстрашия, с каким шествовал рядом с палачом Олли гордый Драмжер. Помня наставления Лукреции Борджиа, он приготовился перетерпеть истязание со стиснутыми зубами, чтобы не пасть лицом в грязь перед этими злорадными ниггерами. Он ощущал в себе силу, о существовании которой прежде не догадывался: благодаря ей он ступал в своих легких башмаках не менее твердо, чем босоногий Олли, тяжело вспахивавший пыль.