Кайл Онстотт - Хозяин Фалконхерста

На чердаке было темно и промозгло: в Алабаму пришла осень, и дневного тепла не хватало теперь на всю ночь. Олли, как водится, перетянул на себя почти все одеяло, и Драмжер теснее прижался к своему единоутробному брату, впитывая животное тепло, исходящее от его огромного тела. От могучего храпа Олли вибрировал застоявшийся воздух. Привыкнув к неверному свету утра, Драмжер увидел пар, поднимающийся у Олли изо рта. Богатырская черная грудь спящего вздымалась и опадала, толстые губы дрожали при каждом выдохе, широкие ноздри трепетали. Драмжер двинул брата локтем под ребра, отчего тот заворчал во сне и перевернулся на другой бок, окончательно лишив Драмжера тепла.

— Отдай мне это чертово одеяло!

Драмжер сел на соломенном тюфяке и потянул на себя ветхую ткань. Ему удалось отвоевать приличный кусок, к тому же Олли снова повернулся к нему лицом, благодаря чему Драмжер, приподняв его руку, целиком забился под одеяло и прижался к теплой груди гиганта. Другой рукой Олли обнял Драмжера за шею и притянул к себе, обдав теплом и безмятежностью. Ночевать на пару с Олли было все равно что делить ложе с горой, только эта гора была теплой, мягкой и уютной. Младший брат закрыл глаза и приготовился спать дальше. Но едва он задремал, как снизу раздался голос:

— Эй, Старина Уилсон и ты, Драмжер! Пора вставать! Завтрак готов! Живо вниз, умываться!

Под тяжелыми шагами заскрипели половицы, раздался звон кастрюль. Из щелей в полу чердака потянуло дымком. Драмжер замер, стараясь оттянуть момент, когда ему придется встать, перебраться через Олли, сползти вниз по лестнице, вылезти на свет и окунуть лицо в бочку с дождевой водой. Поведение матери вызывало у него возмущение. Черт возьми, вечно Жемчужина вскакивает ни свет ни заря! Может быть, попробовать не обращать внимания на ее призывы и еще немного поспать?

— Ну, Драмжер, ты встал?

В голосе Жемчужины слышалось нетерпение. Она предпочитала не обращаться к Старине Уилсону, или попросту Олли, потому что поднять его поутру было непосильной задачей, для решения которой обычно приходилось лезть на чердак с ушатом ледяной воды, чтобы полить спящему лицо.

— Ты будешь слушаться мать? — К первому голосу присоединился второй, старый и дребезжащий: это надрывалась Люси, мать Жемчужины, бабка Драмжера и Олли.

— Встаю, встаю! Ни на минуту нельзя задержаться!

Он надеялся поспать еще чуть-чуть. Нередко Жемчужина, стряпая завтрак, усмиряя ворчливую Люси и тяжело бегая взад-вперед по хижине, ненадолго забывала о нем, и он снова проваливался в сон. Он припал к Олли, наслаждаясь последними мгновениями блаженства.

— Немедленно прекрати приставать к Старине Уилсону и спускайся, не то я сама к вам полезу! Понятно, почему в Старине Уилсоне нет ни капли соку: вечно ты его донимаешь! — Жемчужина угрожающе тряхнула лестницу. — Гляди, сейчас я влезу! Тогда тебе не поздоровится! Уж там я за тебя возьмусь — и за Старину Уилсона тоже. Уж я отделаю вас совком! Ты идешь?

Олли спал без задних ног, и Драмжеру пришлось повозиться, чтобы освободиться от братских объятий. Он в очередной раз подивился, почему Жемчужина и старуха Люси дразнят Олли «Стариной Уилсоном». Хозяин, Хаммонд Максвелл, тоже предпочитал это имя, хотя все остальные в Фалконхерсте обходились коротеньким именем «Олли». Его тоже окрестили Драмжером, хотя его настоящее имя было «Драм Мейджор», то есть «Полковой Барабанщик».

Схватив штаны и рубаху, он уселся над лестницей, свесив вниз длинные ноги с намерением натянуть штаны. Проходившая внизу Жемчужина пощекотала его розовую ступню, и он от неожиданности уронил штаны. Пришлось спускаться по лестнице голышом и подбирать их.

— Позор! Появляться перед матерью и бабкой с голой задницей! — покатилась со смеху Жемчужина.

— Ничего, я видела его голеньким еще новорожденного, — прошамкала Люси со своих подушек, оценивающе рассматривая Драмжера, особенно его еще не опавшую утреннюю мужественность. — Этот будет точь-в-точь, как его папаша. Мид был мужчина что надо!

— Его отец не Мид, мать. Мид был отцом Старины Уилсона. А отцом этого бесстыдника был Драмсон, погибший на пожаре. Неужто не помнишь?

— Еще как помню! Этот Драмсон был вылитый Мид, все равно что его родной брат. — Старуха по-прежнему не сводила глаз с Драмжера, который, справившись со штанами, судорожно натягивал рубашку; она так села от бесчисленных стирок, что он никак не мог пропихнуть грубые деревянные пуговицы в рваные петли. — Подойди, поцелуй бабушку, внучек. — Когда Драмжер нагнулся, чтобы чмокнуть ее в лоб, она провела ладонями по его гладким рукам. — Ничего, вот подрастешь — и будешь не хуже Старины Уилсона. Сколько этому пареньку лет, Жемчужина?

— Точно не помню, мать. — Жемчужина стояла на коленях перед очагом, помешивая в чугунке овсянку. — Кажется, на Рождество ему стукнет пятнадцать. — Она встала, отложила деревянный черпак и подошла к косяку с зарубками рядом с кроватью. — Ну-ка, поглядим. Вот это — Старина Уилсон. — Она принялась загибать пальцы. — Выходит, Старине Уилсону уже больше двадцати пяти зим. — А вот это — Драмжер. — После подсчета зарубок из другого ряда у нее остался незагнутым один палец. — Значит, ему уже стукнуло шестнадцать. Но вообще-то я не уверена.

— Этим утром мы, кажется, ждем массу Хаммонда? — Старуха провела розовым языком по голым деснам, словно удивляясь отсутствию зубов.

— Да. Он не велел Драмжеру выходить сегодня в поле. Как бы он не вздумал отправить его в Новый Орлеан, на продажу… — Жемчужина отвернулась, скрывая слезы. — Если масса Хаммонд скажет, что бедняжку Драмжера продадут, то мы будем по нему очень горевать.

— Особенно я! У меня никогда раньше не продавали родственников. Конечно, масса Хаммонд убил бедного Мида, а это еще хуже, чем продажа, зато с нами всегда был Старина Уилсон. Масса Хаммонд никогда не продавал ни меня, ни тебя, ни Старину Уилсона. По этому парню я стану скучать так же сильно, как тогда по Миду.

Она указала пальцем на голый череп и кости над очагом.

Драмжер не разделял их тревоги.

— А мне все равно — пускай продают. Говорят, Новый Орлеан — интересное местечко. Я слыхал, что масса Хаммонд хочет выставить меня на продажу как племенного негра. Вот чего мне хочется! Это лучше, чем барахтаться в одной кровати с Олли.