Николай Новиков - Предвыборная страсть

Уже пришли? Нужно в Москву ехать?

Пошатываясь, он подошел к окну, рванул в сторону занавеску. По асфальтовой дорожке от калитки к двери веранды уверенно шагали люди в пятнистой форме. Сколько их было, Борис не мог сосчитать — много. Но человека, идущего впереди, узнал. Гена Бугаев, «мушкетер королевы»…

Пришли за ним? Пронюхали?!

Он замер у окна, раскачиваясь из стороны в сторону. И вдруг страшная усталость рухнула на его плечи. Физическая, невыносимая усталость сменила нервное напряжение. Захотелось лечь на диван, свернуться калачиком и уснуть.

И уснуть…

Громкий стук в дверь заставил его вздрогнуть. А дверь-то наполовину стеклянная, вышибить такую здоровому бугаю Бугаеву ничего не стоит. Ноги сами шагнули к столу, руки наполнили рюмку. Выпил, вытер губы рукавом — раньше бы никогда не позволил себе такого, — медленно побрел на веранду. А мысли были не о том, кто пришел, как с ними разговаривать — о том, как хорошо бы сейчас упасть на диван и уснуть.

— Чего… надо? — подошел к двери веранды, за стеклом которой торчала суровая морда Бугаева.

— Борис Васильевич, откройте, нам нужно поговорить.

Остальные стояли поодаль. Пятнистые какие! И пистолеты болтаются на поясах…

— По какому… поводу? — машинально спросил Борис.

— По очень серьезному. Откройте, мы поговорим без свидетелей.

— Да? А я, может быть, хочу со свидетелями… И вообще… не хочу. Уходи, это частная собственность. Моя… частная собственность, а не твоя…

Бугаев демонстративно вздохнул, покачал головой.

— Вы попали в очень серьезную ситуацию, Борис Васильевич. Вам и Валерии Петровне угрожает опасность.

— А ты не попал? — пьяно хмыкнул Борис.

Ничего другого на ум не пришло.

— Я не попал! — зло ответил Бугаев и, достав из кармана куртки фотографию, прижал ее к стеклу двери. — Теперь понимаете, в чем дело? Откройте, нам нужно поговорить.

Борис понял, в чем дело. Белая попка Анжелы, кровать, забрызганная кровью, его испуганное лицо, пистолет в руке… Они все знают. Пришли за ним. Другого бы с ходу скрутили, выбили ногами дверь, связали преступника и увезли. А здесь хотят, чтобы он сам открыл. Дверь выбивать нельзя: дача-то принадлежит мэру, Валерии Петровне… Потом будет принадлежать…

Вот и все. Жизнь кончена. Дальше — позор, тюрьма, издевательства, нескончаемые муки. А все из-за того, что жена не простая женщина, а мэр.

— Не женитесь, ребята, на мэрах… — пробормотал Борис.

— Открывайте, Борис Васильевич, у нас мало времени. — Бугаев стукнул кулаком по двери. Задребезжали стекла во всей веранде.

— Конечно, — кивнул Борис. — Сейчас открою… Только оденусь… Минуточку.

Он повернулся и пошел в комнату.

— Вы же одеты! — крикнул вслед ему Бугаев.

— Минуточку, — бормотал Борис.

Он вернулся к столу, схватил початую бутылку, из горлышка выпил почти половину, взял в руки ружье, сел на диван.

Позор, тюрьма, нескончаемые муки…

Где-то читал, что спусковой крючок нажимают большим пальцем ноги. Разуваться надо, носки снимать… Чепуха! Приклад на пол, дуло в левую сторону груди. Осталось только нагнуться и достать указательным пальцем правой руки спусковой крючок. И посильнее ткнуть в него…

Громыхнул выстрел, отбросивший Бориса на спинку дивана. А потом его тело медленно завалилось в сторону, оставляя на спинке широкую красную полосу.

Бугаев одним ударом выбил дверь, в несколько прыжков достиг комнаты и замер в дверях, заскрежетав зубами.

— Дурак! — простонал он. — Идиот!

И непонятно было, кому адресованы эти слова, то ли мертвому Борису Агееву, то ли живому Геннадию Бугаеву.

За ним уже толпились другие «мушкетеры». Бугаев повернулся, качая головой, взглянул на часы и приказал:

— Время семнадцать тридцать две. Срочно сообщите Чупрову, что минуту назад на своей даче застрелился Борис Агеев. «Скорая» не нужна. Опергруппа тоже. Пусть возьмет медэксперта и приезжает сам. Все объясним на месте.

Бугаев вышел из комнаты, сел на ступеньки веранды, обхватив голову руками. Теперь нужно было придумать оправдание, почему не поставил в известность начальника милиции. Да кто же знал, что так получится?! Бугаев бросил взгляд в сторону распахнутой двери, прорычал:

— Дур-рак!

Теперь ясно было, к кому это относилось.

— Ты думаешь, нас никто не заметил? — спросила Лера, с опаской входя в квартиру Кости Богаченко.

Андрей закрыл дверь, запер ее на два замка.

— Не думаю, а знаю, — улыбнулся он.

— И никто не задумался, что делает здесь неизвестная брюнетка в темных очках?

— И почему она — брюнетка, — продолжил Андрей.

— Потому что парик надела. — Лера сдернула парик, привычно тряхнула головой, расправляя свои густые рыжие волосы. — Но все же мне страшно, Андрюша.

Она расстегнула пальто. Андрей замер, не в силах отвести взгляд от ее длинных ног. Перед ним была девушка, которая шестнадцать лет назад провожала его в армию. Она ничуть не изменилась — именно такою он видел ее в своих снах. Была одна Лера — любимая, родная, но все же не совсем знакомая в строгом сером костюме; и он, хоть не подавал виду, в глубине души опасался сделать что-то не то, разбудить в ее душе спящую начальницу. Но сейчас, когда она оделась так, что и следа начальницы не осталось в ее душе, он почувствовал радостную легкость, прилив счастливого восторга.

Она это сделала для него!

— Лера!.. — восхищенно вытаращился Андрей. — Лера… это ты ради меня стала такой? Ты всегда была красивой, самой красивой. Но сейчас!..

— Тебе нравится? — настороженно спросила она. — Я не кажусь чересчур вульгарной, легкомысленной?

— Ты кажешься невероятно красивой, Лера. — Андрей смотрел на нее широко раскрытыми глазами. Как будто впервые видел.

Потом, опустился на циновку у ее ног, обнял их, прижавшись щекой к черной замше сапог. Она опустила руку на его голову, ласково взъерошила волосы.

— О чем ты думаешь, Андрюша?

— Помнишь, вчера ты сказала, что тебе страшно? Теперь мне страшно. Если я когда-нибудь снова потеряю тебя, я просто не смогу жить.

— А я уже не боюсь. Вчера ночью звонил муж, я предупредила его, что после выборов мы разведемся. Представляешь, он сказал, что давно пора было это сделать.

— Он совершенно не знает тебя, моя любимая, и не хотел узнать. И не мог.

Андрей вскочил, обнял Леру, впился в ее губы. Долгий этот поцелуй соединил не только губы, но и сердца, и души, в которых зияла черная пустота шестнадцати бессмысленных лет. Но она была уже не такой черной, не такой страшной, радужные блики робко блуждали в ней, превращая пустоту никчемного существования в годы ожидания нечаянной счастливой встречи. Они ждали друг друга, только не знали этого! А теперь знают…