Ребекка Кристиансен - Однажды в Париже

Я думаю об отце, который постоянно кричал на маму. Ему ничто не нравилось, но он любил Леви. Отец построил для него домик на дереве и разыгрывал военные сражения на лужайке. Он был генералом для пластиковых солдат. Леви обожал отца, купаясь в его любви, пока тот был с нами, но после остался барахтаться в одиночку, когда отец ушел.

Папа съехал, когда мне было восемь. Леви было шесть; он прицепился к ноге отца и кричал, чтобы тот не уходил. Отец стал кричать и трясти ногой. Он сказал, что Леви слишком взрослый для этого дерьма. Слишком взрослым, чтобы не желать твоего ухода?

Отец приходил навестить нас, но его визиты не длились долго и становились все реже и реже. А теперь осталась только тишина.

Должно быть, эта тишина слишком сильно действует на Леви. Я никогда об этом не думала, так как смирилась с этой ситуацией; у меня есть Джош – самый лучший отец, о котором бы могла только мечтать. Представляю, что теряю Джоша - что он уходит от нас, и у меня появляется комок в горле прямо в метро. Я не смогла бы с этим справиться. Как я могу ожидать, что Леви сможет побороть это чувство?

Думая обо всем этом, пока метро увозит меня в противоположную сторону от Леви, мне становится не по себе, но я не собираюсь сожалеть о том, что ушла. Это всего лишь на час или на два. Он должен понять разницу между одиночеством на пару часов и одиночеством навсегда. Я не собираюсь чувствовать себя виноватой из-за этого. Я заслуживаю пары часов в Париже для себя, правда ведь?

Да. Да, заслуживаю. Я засовываю все болезненны мысли подальше, решая разобраться с ними завтра.

Я наконец нахожу бистро, в котором выступает «The Elegant Noise». Там не сильно много посетителей, но люди – по большей части с напитками, чем с едой – все-таки есть. Внутри темно и угрюмо. Я не вижу лиц, только свет свечей, которые стоят на каждом столике.

Другие девушки либо находятся в компании друзей, либо держат за руку парня; я же чувствую себя совершенно одинокой. Я протискиваюсь сквозь толпу к бару. Мне нужен стакан чего-нибудь в руке, даже если буду просто потягивать напиток. Мне нужно это, чтобы успокоить нервы. Напиваться или даже просто быть слегка пьяным в другой стране, когда сама по себе, - не сама лучшая идея.

Я не вижу никаких признаков сцены, и, когда у меня в руке оказывается бокал дешевого вина, начинаю прокладывать себе путь сквозь L-образную комнату. Короткая ее сторона выводит меня во внутренний дворик с белыми гирляндами, уютными, но слишком яркими. Я выбираю столик рядом с импровизированной сценой, на которой парень в килте ставит барабанную установку.

Барабанщик садится, начиная слегка постукивать по барабанам, а толпа начинает хлопать и подходить ближе. Джеймс выходит из бистро, на спине висит гитара из вишневого дерева, а затем, ухмыляясь и подмигивая, он перебрасывает ее вперед.

Гейбл незаметно прокрадывается с опущенной головой. Он приседает, чтобы подключить микрофон к усилителю и настроить парочку индикаторов. Джеймс подходит к микрофону.

— Добрый вечер, Париж, — говорит он. — Мы - «The Elegant Noise», а вы по-любому сегодня прекрасно выглядите.

Толпа каким-то образом пришла в движение, чем закрыла мне весь обзор. Я встаю, но все еще ничего не могу увидеть. Когда «The Elegant Noise» начинает играть, я ставлю одну ногу на стул, вторую – на стол, а сама опираюсь на бетонную стену внутреннего дворика. Мне открывается идеальный вид, пока на меня не накричал менеджер.

Музыка кажется довольно приятной – рок вперемешку с медленным темпом, Джеймс скулит какую-то песню, которую не могу разобрать, но, признаться, я и не пытаюсь вслушиваться. Глазами мозг впитывает в себя каждый сантиметр Гейбла. У него темно-фиолетовая басс-гитара, струны которой парень перебирает со знанием дела. Кто-то рядом со мной выстукивает ритм, пока я смотрю, как пальцы Гейбла перемещаются вверх, вниз и вдоль грифа инструмента.

Он в черной рубашке на пуговицах с черным галстуком поверх черного пиджака. Монохромный черный против его смуглой кожи и темных волос дергает за что-то внутри меня. Гейбл выглядит как старинный джазовый исполнитель, который отправился в новый тур, как та самая зеленая бандана, которая держит его волосы. У меня такое чувство, что это его фишка.

Я не знаю, сколько длится шоу. Они играю неопределяемое количество песен, большинство из которых кажутся совсем одинаковыми. Джеймс заигрывает с толпой во время выступления, а затем оно заканчивается. Группа исчезает внутри бистро. Уже поздно, и толпа теперь жаждет хардкорной вечеринки.

И что я должна сейчас делать? Поехать домой? Попытаться найти Джеймса и Гейбла? Это то, что хочется сделать, но не хочется быть такой девушкой.

Я иду в дамскую комнату, так как мне это кажется хорошим местом для начала, а когда выхожу, нахожу Джеймса около двери, вовлеченным в восторженный разговор с девушкой, покрытой татуировками и пирсингом. Гейбл стоит в стороне, одна рука странно держит локоть второй руки, а нога выстукивает бешеный ритм.

Джеймс внезапно хватает меня за руку, когда я начинаю уходить. Девушка, с которой он продолжает говорить, бросает взглядом кинжалы в мою сторону.

— Привет, я рад тебя видеть! Тебе понравилось шоу?

— Оно было прекрасным, — отвечаю я парню и неуверенно показываю большие пальцы.

Джеймс возвращается к другой девушке, а я смотрю на Гейбла. Собирая в кучу всю смелость, я обхожу Джеймса и Девушку Панка, чтобы подойти к Гейблу, и пытаюсь улыбнуться, но думаю, что лицо просто сжимается в спазме.

— Привет, — говорю я.

Выражение лица Гейбла не сильно отличается от моего.

— Привет.

Он обут в черные крутые «конверсы» – круто – с нарисованным желтым цветом рисунком, который не могу разобрать.

— Что нарисовано желтым?

Он поднимает штанину. На боках кроссовок виднеется логотип Бэтмена.

— Очень круто, — запинаясь, говорю я.

В этот раз он улыбается.

— Спасибо.

Он говорит что-то еще, но из-за громкой музыки я ничего не слышу.

— Извини? — говорю я, наклоняясь к парню.

Он повторяет, но снова ничего не могу понять. Черт, он подумает, что я - слабоумная. Я трясу головой и делаю «прости-но-я-не-слышу-тебя» жест. Гейбл показывает, чтобы шла за ним.

В бистро заметно увеличилось число людей; мы должны расталкивать посетителей, чтобы расчистить дорогу. Это похоже на кукурузный лабиринт; если бы кукуруза была людьми, и с легкостью можно было бы увидеть выход из этого лабиринта, то кукуруза была бы слишком пьяна, чтобы выпустить тебя.

Наконец, мы доходим до двери, и Гейбл выталкивает меня наружу. Идет дождь, но капли настолько маленькие, что кажется, что это просто туман.

— Извини, но что ты там говорил? — выкрикиваю я.