Ребекка Кристиансен - Однажды в Париже

Мама разворачивается и уходит, скрипя обувью по больничному линолеуму. Я хватаю с кровати тонкую подушку, закрываю лицо, и что есть мочи кричу в нее. Но подушка не поглощает звук ни на каплю.

— Кейра, все в порядке, — Джош сидит рядом со мной, приобнимая за плечи. — На нее сейчас свалилось слишком много переживаний. Ей нужно время, чтобы со всем разобраться.

Слезы и сопли впитываются в подушку. Немного времени? Я думаю, что даже тысячелетия ничего не изменят в нашей чертовой ситуации.

— Ты слишком строга к себе, — говорит Джош. — Дай себе небольшую поблажку, ладно, малыш? Так тяжело слушать, как ты винишь себя во всем произошедшем.

Я киваю. Джош еще раз сжимает плечо.

— Хочешь багета? — спрашивает он, доставая из ниоткуда половину багета, завернутого в пакет. — Сначала я был настроен скептически, но, боже, я не ел нормального хлеба с тех пор, как мы здесь. Это полное дерьмо.

Мои губы изгибаются в подобие улыбки. Я отрываю кусок чуть засохшего хлеба. Он безвкусный, но я все равно жую это нечто и глотаю. Я сделаю что угодно для родителя, который сидел рядом со мной во время моей истерики, а не убежал прочь из комнаты.

Мне удается провалиться в сон, полный больничных шумов. Когда я нахожусь в полусонном состоянии, то понимаю, что что-то тяжелое приземляется на край кровати. Чья-то рука сжимает мое плечо, и я открываю глаза.

Это мама.

— Ты в порядке, малыш? — спрашивает она. Она заправляет выбившуюся прядь волос мне за ухо и в том месте, где ее рука коснулась меня, кожу жжет, словно от укуса.

Я сажусь. Она выглядит измученной, словно миллион забот приземлился на ее плечи, а ее тело просто переваривает их всех. Волосы, собранные в вечный конский хвост, жирные, кожа какого-то земельного цвета, ее глаза красные и распухшие от слез. Мама выглядела точно так же, когда она по нашим с Леви приказаниям катала нас по городу и слушала наши крики, когда в супермаркете она не покупала нам того, чего мы хотели. Мой мозг кричит: будь осторожна, крики неизбежны, но мама нерешительно улыбается. Мне.

Что-то внутри меня ломается, как плотина. Когда мама протягивает мне руки, я с радостью позволяю ей обнять меня. Я тону в этих объятиях. Она качает меня взад и вперед, и мне хочется все ей рассказать. О каждом, даже самом маленьком беспокойстве, которое у меня было в этом путешествии, о каждой неуверенности, которая когда-либо поселялась у меня в мозгу; я хочу выложить это все, чтобы все мои страхи превратились в пыль под ее нежными руками, которые теперь гладят меня по голове.

— Мне жаль, что я ушла, — шепчет мама.

— Все в порядке, — отвечаю я, потому что именно так я и должна была ответить, даже если эти слова являются ложью.

— Нет, это не так. Я была такой злой на всю эту ситуацию с Леви, а когда ты стала обвинять меня в том, что я виню тебя за все произошедшее, я разозлилась еще больше и не могла говорить. Я разозлилась не на тебя, — поспешного заверяет мама. — На себя.

— На себя?

Я чувствую, как она кивает:

— Потому что в прошлом я винила тебя. Я закрывала глаза на тебя, особенно несколько последних месяцев. Я убедила себя, что помогать Леви было самое важное. Я… Я видела, что у нас с тобой есть проблемы, но я… в общем, я делала вид, что все в порядке. Часть меня думала, что ты должна сама разобраться со своими проблемами, а теперь я понимаю, как глупо с моей стороны было так думать.

Я хочу сказать ей, что все в порядке, чтобы она не волновалась об этом, но я могу только сидеть на кровати, ошарашенная ее словами.

— Ты напомнила мне меня саму, Кейра, — признается мама. — В большей степени, чем я могла предположить. Ты так сильно боролась, что истощила саму себя и попросила о помощи только тогда, когда было почти слишком поздно. Ты винила себя за все, ты бросила саму себя в огонь. Это расстраивает меня, потому что я сама всегда поступала точно также. Моим инстинктом было злиться на тебя, вместо того, чтобы научить тебя не винить себя за все.

Это похоже на то, как если бы она читала эти слова из какой-то книги, но правдивость ее слов оседает во мне, словно питательная еда. Ее честность ощущается как удар под дых – в хорошем смысле, если такое возможно. У меня нет никаких мыслей о том, что ей ответить, поэтому я просто говорю:

— Все в порядке, мам.

— Нет, не в порядке. Ты думаешь, что ты и есть проблема, но я не должна никогда позволять тебе так думать. Мне жаль, Кейра. Я была напугана. А узнать то, что Леви обманывал меня, притворяясь, что принимает свои таблетки, было еще страшнее.

Я просто киваю.

— Так что мне жаль, — говорит мама. Она, наконец, выпускает меня из своих объятий. — Ты не виновата. Леви свой собственный злейший враг.

— Но я была за него в ответе.

— Он только наша ответственность, — отвечает мне мама. — Ты не его родитель. Ты его сестра. Это важно, даже очень важно, но ты не виновата в произошедшем. Ясно?

Я киваю, возможно, до конца ей не веря, но я готова попытаться это сделать.

Мама берет мою руку и сжимает ее. Ее рука холодная и сухая, возможно, от дезинфицирующего средства.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает мама.

В ответ я показываю ей перебинтованное запястье:

— Болит здесь. Колено тоже. Плюс ко всему царапины и… — я думаю обо всем, что случилось со мной в этом путешествии: случай в музее, паника в темных катакомбах. Спертое дыхание, страх и беспокойство от того факта, что Леви был на грани того, чтобы исчезнуть… — и последние несколько дней у меня выдались довольно стрессовые. Думаю, я в порядке. Или скоро буду.

Мама улыбается и лезет в сумочку за салфеткой. Она протягивает одну мне, и мы, смеясь, вытираем остатки слез. Я не могу отвести от мамы взгляд. Я внезапно понимаю, какое чудо, что она здесь, в Париже.

— Что ты думаешь о Париже, мам? — спрашиваю я. — Или о том, что ты увидела.

Некоторое время она не отвечает, а просто складывает свой платок. Когда она начинает говорить, то это больше похоже на шепот:

— Это невероятно, Кейра. Можешь мне кое-что пообещать?

— Эм-м, конечно.

— Обещай, что мы вернемся сюда вчетвером и посмотрим все вместе?

Я усмехаюсь:

— Это самое простое обещание, которое я когда-либо давала.

Я возвращаюсь в отель на костылях, сразу же после того, как врач поставил скобу мне на колено и дал мне строгое указание быть осторожной, а не то он найдет меня в Америке и заставит меня отдохнуть. Думаю, он хотел быть забавным, но это было больше похоже на расплывчатую угрозу. Мы с Джошем смеемся над этим, просто чтобы чем-то заняться, но мы не можем скрыть того факта, что мы скучаем по маме и Леви, которые до сих пор в больнице.

— Отдохни немного, Кейра, — говорит Джош, открывая передо мной дверь моей комнаты. — Утро вечера мудренее.