Алла Мийа - Печать Кейвана

Мой мир перевернулся.

И еще одна вещь не укрылась от меня. Как засверкали глаза моего друга, как зарделись его щеки, когда в глубине дукана промелькнул темный силуэт пухленькой девчонки! Дочь хозяина появилась на мгновенье, стыдливо прикрывая половину лица концом белой вуали, оставляя незакрытыми лишь огромные бирюзовые глаза.

Полночи я ворочался и никак не мог заснуть. Отец рассказал мне, что мать была аватаром Змееногого богодемона. А сегодня я узнал, что к тому же она – ведьма по имени Виктория, загадочным образом попавшая в Шираз из страны франков… Ах, ну конечно! Как же я не догадался сразу! Яснее ясного, она же была ПУТЕШЕСТВЕННИЦЕЙ! И, конечно, прилетела в Шираз на ковре-самолете!

Мое воображение рисовало мне далекую северную страну на краю света. Местность, откуда моя мать была родом, возможно, так и называлась: У-Кромки-Земли. Дорога, ведущая к самой-самой последней черте тверди, дальше которой – бездна, усеянная звездами, завершалась огромным валуном, преграждающим путь идущим издалека путникам, чтобы те по невнимательности не свалились. Должно быть, там бушевали ледяные ветры, и жители тех странных мест обязаны были привязывать себя веревками к деревьям, иначе ураган унес бы их прочь с поверхности земли. А может, они научились строить воздушные парусники и добрались до самого носа черепахи, которая носит на панцире слонов, держащих Девять Миров?

Вдруг мне пришла в голову такая смелая идея, что я даже вскочил в постели:

– Эй! Змееногий! Я не разбудил тебя? Ты все еще в моей голове?

«Я никогда не сплю. Мое сознание пребывает в устойчивости, оно неподвластно волнениям внешнего мира и не нуждается в отдыхе».

– Ну да… Я вот подумал… А если мне посмотреть внутри твоей памяти и отыскать воспоминания моей матери?

Прозвучало это так, словно я собирался украсть что-то, мне не принадлежащее. Я сконфузился и замолчал.

«Я предупреждал, что скоро тебе захочется рыться в моих вещах!»

– Прости. Нет, ты не подумай, я не из любопытства… Просто… Я же ее никогда не видел. Узнать, какая она была… Только одним глазочком!

«Ладно, парень… Давай…»

Я поудобнее улегся на подушке и закрыл глаза. Подумал про ширазского поэта… Про его выцветший халат, когда-то темно-синий…

…темно-синий, выкрашенный листьями индиго…

Яркое солнце ослепляет. Он ждет, прислонившись к стене на узкой пыльной улочке, ждет, видимо, уже давно… И будет ждать столько, сколько я прикажу, простоит здесь, под моими окнами до самого захода. А потом уйдет топить страдания в вине. Он великий поэт… Сказать ему, что его имя не забудут и через шестьсот лет?

– О, да у тебя новый халат!

– Я купил его с утра на базаре, чтобы предстать перед тобой не как оборванец, а как султан.

– Султан… Не смеши меня! Ты – бродяга!

– Я – вольный поэт. Всю ночь я писал тебе газели, звездоокая Виктория! Уйдем со мной. Я покажу тебе мир, каким ты его не видела.

– Что ты, бродяга, знаешь о мире! Тебе знакомы дороги пространства, мне же подчиняется время… Ты узнал для меня то, о чем я просила?

– Никто не слышал об огнепоклоннике по имени Сушравас. Но на базаре судачат, что Колдун под Маской вернулся.

Раскат грома, прокатившийся где-то далеко и высоко, заставляет вздрогнуть. Или это из-за слов поэта?

– Что именно говорят на базаре Шираза?

– Ты боишься, твердосердная красавица!

Яркость полдня затмил сумрак приближающейся грозы. Молодой чернобородый поэт щурится, но не от солнца, это в его прозрачных голубых глазах играет улыбка.

– Мне нет дела до того, что ты думаешь, бродяга! Расскажи мне о Колдуне в Маске!

– Говорят, он пришел из Хорасана и лицо его слишком прекрасно, чтобы показывать смертным, поэтому он носит золотую маску. Одни утверждают, что он демон, а не человек, и маска его черна. Другие настаивают, что он темный маг и предсказатель несчастий. Третьи называют богом. Много веков назад он сжег себя на костре в крепости Санам, но сегодня его видели живым!

– Бог и демон…

– Еще говорят, он снова сотворил и выпустил из колодца вторую луну!

– Вернулся…

– Он тоже ищет кого-то.

Молния сверкнула над головой, и по камням мостовой, прибивая пыль, забарабанили первые крупные капли. От их пришедшей с небес прохлады или от появления Колдуна в Маске по спине пробежал холодок.

– Ты боишься его, о, недоступная! Ты боишься Колдуна в Маске! Я вижу страх в твоих прекрасных очах!

– Поспеши найти мне Сушраваса, поэт…

– Пока Колдун в Маске не нашел тебя?

– Это – не твое дело.

– Уйдем со мной, Виктория. Я посвящу тебе мою жизнь, я отдам тебе мою душу, днями я буду слагать для тебя газели, одну лучше другой! И я буду любить тебя все ночи напролет до моего последнего вздоха!

– Уйдя с тобой, бродяга, я разломаю твой пространственно-временной континуум. Твоя любовь ДОЛЖНА быть неразделенной, а я – жестокой. Иначе из мученика ты превратишься в толстого семейного зануду и не напишешь ни строчки. Нет, поэт, я не пойду с тобой. Я оставлю за тобой право на бессмертие…

– Как горек мир… Ненастна тьма любви неразделенной…

Стена сильного ливня накрывает нас… Капли бьют по щекам, по волосам, вода застилает глаза… Ничего не видно, кроме марева ливня… Пытаюсь моргнуть, но мои глаза закрыты…

Однако сознание вернулось, и это уже МОЯ реальность, а не ЕЁ…

Видения прервались так внезапно, что несколько секунд я приходил в себя, не понимая, кто я и где нахожусь.

– Змееногий! Почему все оборвалось на полуслове?

«Потому что все воспоминания Виктории стерты из моей памяти».

– Стерты? Кем?

«Тот, кто стер воспоминания, стер и свое имя. Извини, парень, но, похоже, я ничем не могу тебе помочь!»

Я почесал затылок.

Засыпая, мне пришло озарение, что Сушравас, которого поэт искал для матери – это прозвище моего наставника, мага и огнепоклонника Шахрияра…

На следующий день, сразу после занятий, мы отправились с Бахой на базар.

Но ширазца в синем халате уже не было среди пьющих и гомонящих поэтов. В ответ на вопрос, где он, завсегдатаи лишь пожимали плечами. Куда ушел бродяга? В Мавераннахре сотни дорог. Одна из них – его…

Упав духом, я собрался возвращаться во дворец, но Баха уговорил меня ненадолго остаться и еще послушать стихи. Заметив, как он вглядывается в глубину лавки, в надежде увидеть там дочку хозяина, девочку с бирюзовыми глазами и тугой черной косой под белой вуалью, я великодушно согласился.

Мать зналась с поэтами. Это означало, что дукан этот был «правильное место», и меня окружали «правильные люди». Каким-то образом она благословила меня и мое будущее сочинительство. Естественно, я начал писать стихи. Скорректировав попутно мои мечты о будущем. Вместо обыкновенного путешественника, я хотел стать вольным поэтом, свободным как ветер, улететь в неизведанные края и, глядя на экзотические земли с высоты моего потертого ковра-самолета, отражать красоту мира в моих гениальных (а как же иначе!) виршах.