Алла Мийа - Печать Кейвана

– Да, друг.

– Так произнеси его прямо сейчас! И пусть эта свинья не знает покоя ни на том свете, ни на этом!

Я начал читать заклинание. И пока я произносил слова древней черной магии, холмик, выросший перед нами, не переставал шевелиться, а из земли под ним раздавались нечеловеческие стоны похороненного заживо насильника… Знаю, пройдут столетия, но камни на безымянной могиле живого мертвеца будут двигаться, и душераздирающие крики из-под них по ночам будут пугать запоздалых путников, проклинающих это место…

Но если бы этим можно было исправить то, что изменить нельзя…

А ведь я так и не узнал, какое на самом деле имя носила «звездоокая Шах-Набат», скромная девочка с черной косой, для которой была написана тысяча стихов. Я не успел обмолвиться с ней ни словом…

Плохой поэт сказал бы, что после этой ночи моя жизнь уже не была прежней. Равно как и жизнь двух моих друзей, двух свидетелей и соучастников казни.

А я был никчемным поэтом…

Баха ад-Дин исчез на месяц. Он появился в Голубом дворце за несколько дней до моего четырнадцатилетия.

Баха пришел проститься.

Где-то в далеких горах на юго-востоке, там, где природа беспощадна к человеку, где солнце и ветра иссушают землю, превращая ее в безжизненную пустыню, там, на высокогорьях Эльбурса, неприступная крепость Алух-амут на отвесном склоне приютила братство отшельников-ассасинов. Никакое присутствие женщин в общине не было дозволено. Братство жило в строгой аскезе под предводительством Горного Старца, жестокого и сурового магистра искусства убийства. Говорят, Старец настолько был силен в колдовстве, что мог заставить говорить отрубленную голову, раздваиваться и возрождаться из пепла. Ассасины провозглашали себя борцами за справедливость и не признавали никаких законов, кроме собственных. Они не брезговали никакими средствами умерщвления, в том числе и черной магией. Тренируя выносливость, сутками стоя на краю пропасти при жутком морозе, они учились умирать с улыбкой на губах и легко жертвовать собой. Только те, кому настолько безразлична собственная жизнь, что они могут, не задумываясь, убить себя, допускались в братство. Об этом нам рассказывал наставник Аль-Мисри.

– Я стану одним из ассасинов. Я научусь уничтожать тех тварей, кому не место среди людей. Вряд ли мы снова увидимся, Джахангир…

После ухода Бахи небо затянулось свинцовыми облаками и просыпалось на Самарканд крупными, тяжелыми, как расставание, градинами.

Я тоже засобирался в дорогу.

– Завтра, – сказал я, заглянув вечером к Шану, – мы отправляемся путешествовать.

В Голубом дворце Шану, как отец и пообещал, предоставили светлые, роскошно убранные комнаты, достойные сына махараджи, и дюжину слуг из пленных ванаров. Но он не злоупотреблял их помощью, пренебрегал драгоценностями, продолжая одеваться в полотняные штаны простолюдина.

Шан неподвижно сидел со скрещенными ногами на жестком джутовом ковре. Ступни на бедрах, руки на коленях, черными ладонями вверх, большой и указательный пальцы сомкнуты в кольцо. Его любимая поза. Не поднимая век, он кивнул.

– Я ждал этого, друг.

– Собери все необходимые вещи. Всё то, к чему ты привязался.

– Я не привязан к материальным вещам. Я отпустил их. Это делает меня свободным.

Подчас Шан изъяснялся так, что понять его было трудно.

– На заре мы улетаем.

Он кивнул все так же, не открывая глаз.

С первыми проблесками рассвета мы погрузили немного еды и скудную поклажу Шана на борт ковра-самолета. Кроме пары ячменных лепешек и мешочка монет, я ничего не положил в дорожную сумку. Мы отчалили прямо из окна моей комнаты.

Внизу, под нами, простиралась роскошная столица Мавераннахра, лазоревый город Самарканд. Пышно расцветали сады и сияли оранжевым золотом купола Голубого дворца, бездонное небо продолжалось в синей майолике на стенах зданий. На широких вымощенных камнем улицах появлялись первые прохожие. Базар начинал шуметь, заспанные торговцы неспешно раскладывали товары на пустых прилавках, а стражники открывали запертые на ночь скрипучие городские ворота.

Самарканд просыпался. И если кто-нибудь поднял бы голову, то увидел, как парящий в небе бордовый потрепанный ковер облетает прощальный круг над городом. Он разглядел бы и очертания двух подростков. Одного – худого, высокого не по годам, и другого, низкорослого, с черным обезьяним лицом и длинным хвостом.

Но самаркандцы слишком заняты, чтобы смотреть в небо.

Редкий талантливый колдун в силах построить проход туда, где он никогда не был. Конечно, придуманы тысячи ухищрений: переноситься с помощью предмета, взятого с точки назначения (их называют следовики), или настраиваться на место прибытия, рассматривая его изображение…

Но зачем забивать себе голову всеми этими магическими сложностями? Что может помешать нам, не замеченными охраной, проникнуть в Сад Зеркал, огороженный неприступной трехметровой стеной без ворот, лестниц и окон, перелетев через нее на нашем ковре?!

Мы влетели в Сад, выбрав участок подальше от четырех расположенных по углам боевых башен, возвышающихся над долиной Демонов на головокружительные десять этажей и вгрызающихся в небо зубчатыми крышами.

Сад Зеркал ничуть не напоминал ухоженные сады Самарканда, с их прямыми широкими аллеями, мраморными бело-голубыми дворцами и беседками. В других садах в тени тутовых деревьев важно прохаживались вельможи, знатные горожане беседовали возле прохладных фонтанов с насыпанными в воду фруктами и льдом. А здесь в расщелинах текли ручьи, благоухали полевые маки, вековые деревья тянули к нам толстые узловатые ветви. На склонах предгорий, уходящих за облака, паслись винторогие бараны, а суслики провожали наш полет встревоженными взглядами. В колючих кустарниках барбариса мелькали горластые птицы, зацветали бухарский миндаль и фисташки.

То тут, то там среди весенней яркой травы показывались застывшие в причудливых позах окаменевшие демоны, проигравшие битву какому-то колдуну когда-то давным-давно и превращенные им в каменные глыбы. Теперь уже забылось и имя мага, и причина, по которой случилось сражение, но благодаря черным окаменевшим истуканам эта живописная долина получила название.

Сад Зеркал оказался не твореньем человека, а огороженным участком дикой природы.

Немного покружив над поросшими степными маками склонами, я заметил два входа в пещеры. Между ними и прямо на них струился горный ручей, холодную свежесть его воды я почувствовал на щеках. Он разветвлялся многочисленными ручейками и стекал несколькими шумными водопадами. Чуть поодаль под многовековой чинарой 23 23 Чинара – достигающее больших размеров дерево с зеленовато-серой корой и широкими лапчатыми листьями. пробегающая мимо вода образовала озерцо с заросшими алыми тюльпанами берегами и полянкой с непримятой травой. Если подземная Зеркальная Река и есть где-нибудь в Саду, то она неподалеку.