Дарья Борисова - Призмы Шанбаала

– Ты была такая крутая! – продолжила верещать незнакомка. – А он тебе – носи форму! А ты ему – это нечестно! А он тебе р-р-раз! А ты ему – р-р-раз! Никогда не видела такую полукровку, которая язык не в…

– Иштар! – предупреждающе сказал суккуб.

– Ну, никуда не засунула, – ни капли не смутившись, продолжила говорить она. – Так что ты вообще!

– Но я всё равно не понимаю, зачем ты полезла свою девушку защищать, – бархатным голосом вторил ей парень.

– Я не ее девушка, – зашипела Персефона.

– Я бы любого полезла защитить, – сказала я. – Это было несправедливо.

– Тебе не надо никого оборонять, – Персефона повернулась ко мне. – Это нормальная практика воспитания в Загранье, тебя что, никогда родители не били?

– Никогда, – отрезала я. – Тем более, если наказывать, то всех. А там не только ты была без формы. Вон, близнецы тоже без формы сидели.

– Эти «близнецы» из рода Горгоны, – Асмодей закатил глаза. – У них достаточно силы, чтобы превратить магистра Громвала в фарш. Ты что, не знала, что можешь получить?

– Я об этом не подумала, – я саркастично усмехнулась. – Последствия для слабаков.

– Я бы сказал, что ты дурочка, но у тебя слишком красивые волосы, – флирт Асмодея почему-то начинал действовать на нервы, и мне чудилась в нем фальшивая актерская игра.

– Да неважно! Главное, что ты крутая! – Иштар схватила меня за руки и как-то странно изогнулась, чтобы заглянуть мне в глаза. – Я Иштар, а это – Асмодей, и мы тебя жуть как запомнили!

– Пандора, мы уже идем? – Персефона презрительно фыркнула. – Нечего якшаться с суккубами и с этим созданием.

– И тебе привет, Персефона, я тебя с Черного бала не видела! – голос Иштар не снизился ни на тон, но нотки, что начали звучать в нем, мне не понравились.

– Не разговаривай со мной, – Персефона резко отвернулась. – Зря ты сюда приехала, Иштар. Никто таких как ты не любит.

– А таких, как ты? – суккуб положил руки на плечи Иштар. – Ты красавица, Персефона, но язык у тебя – рыбье гнилье, – он кивнул на меня, – но зато хоть одну подружку завела. Ты ей сказку про младшего принца спела, как всем остальным, или правду рассказала?

Персефона вспыхнула. Она схватила сумку и быстрым шагом устремилась прочь, я окрикнула ее, но она не повернулась. В груди заворошилось нехорошее предчувствие. Что, если сейчас произойдет что-то нехорошее? Что, если что-то нехорошее уже произошло? И что такого им сделала Персефона?

– Персик! – крикнула я второй раз, мягко высвободила свои руки из рук Иштар. – Ну вы и сволочи оба, конечно!

– Мы не сволочи, – Иштар подпрыгнула на месте. – Мы просто не ладим. И тебе с ней дружить не стоит.

– Не якшайся с аристократами, вот тебе мой совет, – тихо сказал суккуб, глядя мне в глаза.

Я решительно толкнула его плечом, скороговоркой говоря, куда именно он может засунуть свой совет и поспешила за подругой.

Коридоры и лестницы сменялись один за другим, я вылетела на площадь, но ее не было. Я искала ее по территории, но не нашла, и вернулась домой, но дома тоже было пусто. Я пометалась по дому, и сдалась, оставила ей несколько сообщений в сети, а потом села на наш импровизированный диван и стала ждать.

Таким был мой первый день в Академии.

Персефона вернулась посреди ночи. Она не стала зажигать свет, но я услышала цоканье ее каблуков. Приподнявшись на локте на нашей общей кровати, я отбросила пряди волос, упавшие на лицо, и хмуро посмотрела на нее. Персефона уставилась на меня мутным взглядом, а потом отвернулась.

– Можешь ничего не рассказывать, – сонно произнесла я, зевая. – Но, если хочешь, расскажи.

– Рассказать? – она присела на край кровати, теребя край рубашки из черной блестящей ткани.

От нее резко пахнуло алкоголем, и я, не прячась, поморщилась. Я не любила алкоголь – не любила, когда им пахло от папы или от моих друзей, пропускала все алкогольные вечеринки, и не считала нормальным пропустить стаканчик-другой. Но я не читала никогда моралей тем, кто считал, что так развлекается, или кому нравился вкус. Мешать людям жить своей жизнью – это не мой стиль.

Персефона наклонилась вперед, завязывая волосы в объемный пучок, и заползла под свое одеяло. Зевнув, я посмотрела на ее спину, пожала плечами и легла обратно в кровать.

– Мы с ней давно знакомы, – глухо сказала девушка.

Я не перебивала. И знала, что не буду припоминать ей ничего сказанного на утро, если она сама не решит это обсудить.

– С Иштар. У нее родители придворные врачи. Считай, часто в Дворце пересекались. Выросли вместе. Она раньше лучше выглядела, пока печати не лопнули, – Персефона тяжело вздохнула. – Ненавижу то, что она с собой сделала. Мы не дружили, мы всегда не ладили, но любой порядочный на ее месте ушел бы в Первый мир. Кто захочет жить морфом? Ее предки еле выбились при Миледи… вот дура. Никто не захотел бы такого позора.

– Персик, – я села на кровати, подтягивая колени к животу. – Эта девушка морф? Не зверолюд?

– Морф, – голос Персефоны запинался, но не от алкоголя, а от подступающий объятий сна. – Ненавижу морфов. Мои боялись, что я морф. Нет ничего хуже, чем…

Она недоговорила и уснула, и я тяжело вздохнула, встала и пошла на кухню, чтобы набрать стакан воды. Я не знала точно, как это происходит по утрам у выпивающих, но видела, что папа после шумных вечеринок хлестал воду из всех своих шести стаканов, едва успевая их наполнять. Поставив стакан на пол так, чтобы его точно нельзя было сбить, если она вдруг проснется раньше меня и спустит ноги с кровати, я вернулась под свое одеяло, легла на живот и сложила крылья за спиной, утыкаясь носом в подушку.

Морф. Морфов я редко не видела. Эти существа, не имеющие изначальной формы, но превращающиеся во всё, что когда-либо видели, были редкостью в любом из миров. Я знала, что их не любят. Им шипели вслед, и родители отказывались от них, и даже мой отец, не взрастивший в себе расизма довоенной эпохи Пятимирья, говорил, что старается их принять, но не может. Быть морфом тоже в какой-то мере генетическая болезнь, и всё, что происходит с нами, существами, вписывается в концепцию сохранения чистой крови. Персефона не может колдовать, и это вредит чистой крови. Я полукровка, и это тоже вредит чистой крови. А Иштар… Иштар похожа на нас, но больна, и даже если это делает ее самой лучшей темной колдуньей в Пятимирье, ее тоже отвергнут.

Я накрылась подушкой с головой, и крепко зажмурилась. Я не хотела думать о расовых проблемах Пятимирья. Я хотела уснуть. И скоро дышать стало тяжело, и я заснула.

После такого яркого урока истории, латынь меня разочаровала. Преподавал ее бледный низкорослый парень, прятавшийся за длинной челкой. Он еле-еле слышно представился магистром языков Ратио, сказал, что языки очень полезны, но поскольку в Загранье их изучают дома, он не обидится, если кто-то будет заниматься своими делами. Я честно пыталась вникнуть в его рассказ о том, насколько важен его предмет, и даже делала пометки в тетради, отмечая важнейшие вехи истории языков, но мне довольно быстро это наскучило. Персефона сидела рядом, подперев голову рукой, и занавесившись пеленой волос от всех. В глазах у нее отражался стыд.