Анастасия Шульга - Ванда Здорная и Колдовские свитки

– Защитная линия стёрлась. Китежу угрожают создания пострашнее мантикоры.

Послышался тяжёлый вдох.

– Я должен быть уверен, что девчонка будет держать язык за зубами. Нам не нужна паника. Ерш пытался восстановить линию, но ему удалось лишь частично. Ты же знаешь, Умилка, какими сильными заклинаниями чертили её.

– Да сохранят нас Боги. – Прошептала она. – Я заварила Ванде забудь-траву. Будь покоен, она ничего не вспомнит.

Едва услышав ее слова, Ванда поднялась с постели и выплеснула в открытое окно содержимое чаши. Умилка попрощалась с гостем и отворила дверь в палату:

– Уже проснулась? – Женщина стояла в дверях, держа в руках поднос с дымящимся ароматным кушаньем.

– Что произошло? – Растерянно спросила Ванда, с удовлетворением отметив, что голос звучал убедительно.

– По всей видимости, тебя укусила златокрылка, милая. – Взволнованно сказала Умилка. – Не переживай, укус я обработала. – Она бросила беглый взгляд на пустую чашу. – И, конечно, сообщила родителям. Они навещали тебя во время сна. Некоторое время тебе придётся провести в лечебнице. – Продолжала она. – Сейчас отдыхай, а я принесу ещё чаю. Он вернет тебе силы, – она потянулась за чашей и Ванда подала её, проглотив вертевшееся на языке: "и сотрёт память".

***

Ванда проснулась незадолго до полуночи. Тело затекло и невыносимо кололо. Поднявшись с постели, чтобы размять ноги, она обратила внимание на окно – даже сквозь задернутые шторы виднелся оранжевый диск луны, налитой, как спелое яблоко. Самое время для усиления колдовской мощи.

Что-то отвратительно холодное коснулось её ног и Ванда ахнула. Серебристый туман обволакивал ее, засасывая в себя, как трясина. По ощущениям туман не был похож ни на что. Вязкий, как смола, и холодный, как ледяная глыба, он был и густым и редким одновременно, становясь то белым, как молоко, то совсем прозрачным.

Морок!

Ванда закрыла глаза, зашептала оберегающее от колдовства заклинание:

– Как месяц не погасить, златых звезд не сосчитать, так и меня не одурманить не околдовать. Да останется разум мой ясным. Будьте мои слова крепки-лепки. Век по веку.

Когда комнату заполнил морок то не смог оплести Ванду усыпляющими нитями.

Казалось, она и задышала вновь только когда морок отступил, перестал погружать ее. За стеной послышались тяжёлые шаги. Обождав несколько минут, Ванда отворила дверь, испугавшись её протяжного скрипа, как выстрела. Сердце стучало где-то у самого горла.

Травники спали. Один из них, откинул голову назад и Ванда увидела, как муха, только что беспрепятственно ползающая по щеке, проползла по вывернутым губам, перелетела на нос, а потом и вовсе заползла в широко открытый рот.

Морок окутал их беспробудным сном. Где-то здесь затаился колдун, явившийся неизвестно зачем, но явно не с добрыми намерениями. Двигаясь вперёд, Ванда кралась, как кошка. Напряженная, словно натянутая тетива, готовая в любую минуту бежать не жалея ног, и вдруг замерла, заметив впереди мужскую фигуру в чёрном широком одеянии. Лицо незнакомца полностью скрывал надвинутый капюшон. Колдун толкнул дверь палаты и вошёл.

Сердце Ванды перестало биться, но любопытство одержало верх и она подкралась к двери и заглянула в замочную скважину.

Колдун провел рукой над лежавшей в постели старухой (приглядевшись,Ванда узнала в ней карлицу). Бровчиха вскочила, словно ошпаренная, и уставилась на колдуна недобрым взглядом. Кривой рот растянулся в подобии улыбки.

– Ты ко времени. – Сказала она, пошарив под подушкой пухлой ладонью и выудила оттуда крошечную книгу в зеленой обложке.

Ванда прищурилась. В Школе Таинств ей однажды довелось держать в руках в точности такую же книгу, написанную на мертвом наречии гмуров, некогда обитавших в подземельях Китежа. Крошечный народец канул в лету, а с ним и ведомые ему тайны. Остались лишь неразгаданные записи, тысячи никем непрочитанных книг. Впрочем, Бровчиха не раз бахвалилась, что в ее венах течет гмурская кровь…

– Не тяни, старуха! – Разозлился колдун. – Ты разгадала тайнопись?

– Эээ… Нет,милок. Сперва заплати!

– Получишь плату! Говори, что узнала. Где свитки?

–Свитки, свитки… – проворчала старуха и прошамкала беззубым ртом: – «МОРОД НЕРЕ НЕСЛЕТКО ГЛУБИ, ОСЫНЫЙ» – В бездне реки глубокой скрыта сила могучая обрети ее в ночь помрачения, послеродный.

Ванда повторила про себя ее слова, зачем-то желая запомнить.

Колдун сомкнул стальные пальцы на горле карлицы.

– Шутить вздумала? – пророкотал он.

Глаза старухи выпучились, вцепившись обеими руками в его ладонь она силилась освободится:

– Пусти! – Прохрипела она. – Все дело в заклятии крови, – проскрипела старуха и колдун разжал тиски. Бровчиха осела на пол, и отползла в темный угол, скрючилась, словно раненая лиса и оттуда завела речь, заунывную яко поминальная песнь, но ладную, вольно льющуюся, точно затверженную наизусть. – Не добраться тебе, и не получить чего алкаешь, ибо наложено на то Заклятие Крови, колдовство древнее, жертвенное. – Есть один только способ. Только тот, в чьих венах ее кровь, разрушит заклятие и найдет свитки в пучине бездны. Ведьма предвидела твое возвращение. – Она наложила заклятие крови, и пока оно действует талисман останется глух. Никому не разрушить древних чар, только тот в чьих венах ведьмина кровь – способен снова возвратить тебе могущество. – Проговорила карлица с явным злорадством, но тут же лицо её исказила гримаса ужаса – в несколько шагов колдун пересек расстояние между ними и снова сжал ее горло. Бровчиха с жадностью ловила ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. – Пусти!

Колдун рассмеялся. Одутловатое лицо старухи медленно синело. Бровчиха издала булькающий звук и обмякла, как тряпичная кукла.

Ванда ахнула. Что-то внутри оборвалось, заставив забыть о осторожности и здравом смысле. Со всех ног она бросилась по коридору назад, в свою палату, а оказавшись в ней, забилась под одеяло и дрожала, как мышь, прислушиваясь не раздаются ли поблизости шаги.

***

В полдень к градоначальнику прибежала Оляна – лицо белое, руки дрожат, коса распущена – сама мара, не иначе.

– Убили! Бровчиху убили! – Заголосила она.

Савелий вздрогнул. Бровчиха была неприятной и болтливой старухой, сеяла смуту по Китежу, на баб наговаривала, за что иной раз и выхлопатывала от какой-нибудь бойкой девицы, но на кой черт понадобилось убивать полоумную? Да и словам Оляны поверить – равносильно признать себя дураком.

– С чего ты взяла, что убили-то? – Нахмурился он. Оляна любила преувеличивать.

Оляна захлопала ресницами.

– Так я это… Зашла вот к ней, утку сменить. Стучу, стучу – не отзывается. Вхожу я, значит, в палату, а она на полу лежит, лицом вниз, руки в разные стороны…