Юрий Павлов - Порочные желания

Это ж надо? Квазимода, оказывается, чтил кодекс и не хотел, чтобы подрастающее поколение совращалось непристойностью, творящейся за кучей!

Видимо с местными наши были знакомы: Квазимода, скользнув по оставшимся глазом, хмыкнул и мотнул головой, словно бы приглашая.

И теперь на нас с Лизкой, растележившихся на рваном кожаном лежаке, пялились уже девять с половиной пар глазёнок, горящих похотливым любопытством.

Под Лизкиной попой оказалась такая куча капусты, что у вновь прибывших округлились глаза.

Из меня Урка выгребал уже осторожно, но всё-равно было очень щекотно и я, не сдержавшись, хохотнула и поёрзала попой.

— Дай! — закончив гинекологическую процедуру, Урка взял куски заплесневевшего хлеба с личинками.

— Щас, щас и вы своё получите — Урка разговаривал с тараканами, которые топорщили свои усы из-под лежака.

— Ну, ка — обратился он к Утюгу — раздвинь-ка ей губки.

Дрожащими руками, Утюг, раздвинул мои губы, а Урка стал крошить в разверстую щель хлеб с личинками.

Личинок, их копошение, бррр, я сразу почувствовала.

Урка отодвинулся к Лизке, и тараканы рванули за крошками, или за личинками, в мою киску. Эти шустрые насекомые, прямо запрыгивали на меня и, замерев на мгновение перед провалом и, пошевелив усиками — ныряли! Я ощущала, как они плюхались на крошки во мне, потом замирали, хватали личинку и, также шустро, выскакивали назад, прыгали на землю и скрывались под лежаком! У тараканов не было суетни, как у бестолковых мух. Всё было слаженно, как у солдатиков. Как только один спрыгивал с добычей на землю, другой запрыгивал на меня и…

В это мгновения заверещала Лизка! Причём верещала по полной!

В каком-нибудь ужастике было бы сказано так: окрестность огласилась воплями несчастной!

Аа… — Лизка заткнулась, точнее, Квазимода зажал ей рот — Какого ххуя, ты разоралась!?

Но Лизка дёргалась и сикотилась из стороны в сторону жопой, словно пытаясь стряхнуть с себя…

— Аааа! — осклабился Квазимода — по Лизкиному животику ползла огрОООмная волосатая гусеница! Чёрная, сантиметров шесть длиной, с длинными волосками с белыми кончиками, она медленно и неуклонно продвигалась к Лизкиной дырочке!

Кто и когда успел её бросить на Лизку, так и осталось тайной.

— Не ори! — Квазимода убрал руку, зажимающую Лизке рот.

— Убери её! Убери, ой мамочки какая страшная, она же сожрёт меня, она же кусается! — выкрикивала Лизка, зажмуривала глазки и сводила вместе ножки, зажимая пиздёнку, а мальчишки покатывались со смеху.

Пиявка не выдержал и прихлопнул гусеницу ладошкой прямо на Лизкином животике, выпустив из неё кишки.

Да неээ! Не из Лизки — из гусеницы!

Что тут началось! Лизка выпучила глазёнки и замахала рукой, пытаясь сбросить с себя убиенную, не касаясь её!

Но воздушного потока, который создавала Лизка своею ладошкой, было явно недостаточно, чтобы сдуть прилипшую кишками к коже Лизкиного животика дохлую гусеницу!

И опять сжалился над болезной Пиявка: он стряхнул гусеницу на землю и тотчас же её облепили мухуи. раздирая на части.

Урка коварно улыбнулся и, присев и, опустив руку на землю, резко двинул ладонью, захватив в пятерню мух вместе с полуобглоданным трупиком гусеницы. Мухи отчаянно трепыхались и жужжали, а Урка поднёс их к моей киске, прижал кулачок и, разжимая его от мизинца, выпустил мух и накрыл ладошкой, липкой и вонючей, мой лобок.

Ошалевшие мухи свалились в мою пизду вместе с растерзанной тушкой мохнатки.

И вот мухи в моей киске ползают в кромешной, как у негра в жопе, сталкиваясь лбами и топча личинки, которых ещё не всех повытаскивали из влагалища тараканы. Уснувшие, было, личинки зашевелились и, надыбав кусок гусятины, стали её сосать, а свыкшиеся с темнотой мухи, стали жрать личинок!

И этот копошащийся, шевелящийся, жужжащий и пожирающий друг друга комок, колыхался в моей пизде, ещё на треть заполненной соком прокисшей капусты, разбавленной спермой!

Бррр! Я не выдержала и тоже задёргалась, и завизжала!

Кто-то своей потной ручонкой зажимал мой рот, а кто-то, я не смотрела, с силой сожмурив глаза и мотая головой, засовывал свою ручонку, сложив лодочкой, в мою пиздёнку и выгребал из неё месиво из крошек с личинками, пьяными от коктейля из сока кислой капусты и спермы, и мухами, тоже окосевшими и обожравшимися до икоты.

Когда этот живой ком вывалился из моей пизды и плюхнулся на землю, вонь пошла такая, что все подростки отворотились, зажимая носы!

В эту минуту и появились они: два поджарых пса, грязно-серого окраса, с проплешинами от лишая, покрытых коростой!

Тот, кто дал им клички, Фредди и Крюгер, был, или очень тонкого чувства юмора. или садист!

Продолжение следует.

В эту минуту и появились они: два поджарых пса, грязно-серого окраса, с проплешинами от лишая, покрытых коростой!

Тот, кто дал им клички, Фредди и Крюгер, был, или очень тонкого чувства юмора, или садист!

Псы, дружелюбно повиливая хвостами, смотрели на нашу, дружную, компашку.

— Ага! — ухмыльнулся Квазимода — А вот достойное завершение акта.

— Давно не было у вас сучек? Фреди? Крюгер?

Мальчишки замерли.

Пёсики насторожились.

— Ручонки им придержите! — скомандовал Квазимода, и мальчишки, прижали наши руки к диванчику.

— Ножками не дрыгать! Могут и цапнуть! Ну чё замерли? Фреди! Крюгер! Сучки готовы к соитию!

Псы, внимательно слушали, наклонив морды.

— Я всё сказал! Вперёд!

Не знаю, были, или не были, обучены пёсики, но они, как-то сразу, сообразили, чего ждёт публика!

Крюгер сунулся ко мне, а Фреди к Лизке. Сунулся, в прямом смысле: между ног, мокрым носом!

Я ощутила, разверстой пиздою, влажное и горячее дыхание, а потом…

Если вам лизали, хоть раз, клитор, то вы имеете представление, как это приятно!

Мне, лизали! Точнее, лизала! Лизка! А я, лизала Лизке!

Но, то, что сделал мне Крюгер, а Фреди — Лизке (я хоть и тащилась, но слышала, как тащится Лизка), не идёт, ни в какое сравнение, с предшествующим опытом!

Сколько сантиметров язык у человека: пять? девять? На сколько сантиметров, можно выпялить язык, изо рта? На три? на пять? на семь? Но даже таким языком, умело орудуя, можно доставить девушке наслаждение.

Боже мой! Как он лизал! Ни до, ни после, никто не лизал мой похотливый клитор, так, как это сделал Крюгер! Плешивый, и весь в коросте, бездомный пёсик!

Лизка, потом, этими же словами, выразила свои ощущения. Присовокупив — Жаль, что у тебя, не собачачий…

Я, правда, так и не поняла: хуй? или язык?

Его язык, гораздо более длинный, чем у Лизки (чем твой, говорила, мне, потом, Лизка) и доставал там, где Лизкин (где твой, говорила, мне, потом, Лизка), достать не смог бы, ни ко гда! Покрытый тысячами мельчайших пупырышков, которые я чувствовала, каждым, квадратным, миллиметром своего лобка, промежности и ануса… — Оооо! От наслаждения, я задрала ноги, и раздвинула их, давая Крюгеру, полный доступ к моим прелестям. И он ублажил меня, так, как никогда, до этого, не ублажала меня Лизка (Лизка, мне, потом, сказала то же самое). Его горячий и влажный, покрытый пупырышками, язык, двигался от кобчика, до клитора и выше, к животу… — Оооо! Блаженство! Я стонала, закатив глаза, и мальчишки отпустили мои руки, и пялились, во все глазёнки, то на мою улыбку высшего блаженства, то на язык Крюгера, орудующего у меня между ног.