kassyi - Убожественная

Для меня это была проблема похлеще, чем для героев Чернышевского. В сущности, душа у меня ни к чему не лежала, кроме бисера, книжек и наивных фантазий. Июньские дни бежали наперегонки, приближая последний срок подачи документов в вузы, а я, нервно дергая фенечки на запястьях, никак не могла определиться. Пораскинув мозгами, умная девочка Надя решила составить список того, что она умеет. Получилось, что я умею плести красивые штуковины из бисера, шить экстравагантные шляпки из чего попало, бесконечно фантазировать и придумывать подарки. Поглядев в список, я мрачно подумала, что если бы где-то проводился конкурс на никчемных людей не от мира сего, я немедленно получила бы там гран-при. Тогда, отложив в сторону список того, что умею, я принялась составлять второй – что люблю. За полчаса судорожных раздумий тетрадный листочек украсился четырьмя короткими строчками: плести из бисера, дарить подарки, мечтать, гулять. Похоже, на конкурсе никчемных людей я была бы председателем жюри.

В конце концов дельный совет дал отец, которому я пожаловалась на судьбу. Щелкнув меня по носу и дернув за косичку, он весело сказал:

– Не кисни, котенок. Я в твои годы был болван болваном и прыгал до двадцати трех лет из института в институт с перерывом на армию. А ты молодец, уже сейчас пытаешься понять, что для тебя лучше и интереснее.

– Да ничего мне не интересно! Ни! Че! Во!

– А вот и неправда, – папа смотрел на меня спокойно и очень серьезно. – Тебе много чего интересно, другое дело, что твои интересы в вузах не изучают. Но многие люди, между прочим, и без высшего образования живут долго и счастливо. Для тебя я вижу три пути.

– Какие? – помнится, у меня даже сердце застучало от радости, что есть какие-то неведомые дороги, по которым я могу двигаться дальше.

– Ну, – папа сплел руки на груди и нарочито нахмурился, – ты, Надюша, можешь идти в свободные художницы, в монастырь или замуж за дурака!

Посмотрев на мое обиженное лицо, отец не выдержал и засмеялся.

– Вряд ли из меня получится Офелия, – сердито бросила я ему.

– Верно, – кивнул папа. – В бога ты, слава богу, не веришь, замуж тебе еще рано. А вот в Мухинское училище ты вполне можешь сходить и выяснить, чему и как там учат.

И я сходила. Старинное здание в тихом переулке подавляло величественностью и удивляло обшарпанностью, напоминая потасканного и обнищавшего, но все еще надменного аристократа. В приемной комиссии мне снисходительно растолковали, что одним из обязательных экзаменов является рисунок. И жизнь для меня закончилась. Все просто – в списке того, что я умею, не было пункта «рисовать». В течение целых сорока минут 17-летняя Надюша Глотова считала, что пора идти к Неве топиться. Сейчас-то я знаю, что папа был прав – можно прекрасно жить и без высшего образования. Но тогда, печально бредя вдоль улиц шумных, я мечтала о том, как было бы здорово научиться рисовать. Ведь рисовать мне нравилось, хотя я совершенно не умела этого и, признаться, толком не умею до сих пор. Ибо подготовительные курсы по рисунку, куда девочка Надя пришла в расчете за год научиться этому ремеслу, совсем не помогли ей освоить карандаш и кисть, зато подарили мужа, первую в жизни работу, лучшую подругу и, в конечном счете, сделали из нее – меня. Да, едва ли пухлая девочка с растрепанной светлой косичкой могла вообразить, что превратится в стильно подстриженную худощавую женщину «с прошлым» и, конечно же, с будущим.

– В настоящем времени надо писать клиенту! И бодренько, с огоньком! А не мямлить…

– Слышь, ты, – Ивор убрал лапищи от своего драгоценного ноутбука и повернулся к другу Борьке, гундосящему за его плечом. – Если ты такой умный, что такой бедный? Заказ ты на неделю… это… задержал.

Невольно оказавшись зачинщицей очередной ссоры нашего обманчиво бесстрастного специалиста по железу и едкого, как щавелевая кислота, художника-керамиста, я поняла, что придется вмешаться. Ивор только кажется огромным и безобидным плюшевым медведем. Он и впрямь может очень долго терпеть и молчать, но если его допекли… Есть считалочка про клочки, которые пойдут по закоулочкам. И хотя я ни разу не видела, как гигант Ивор, на спор завязывающий узлом подковы, рвет кого-нибудь на куски, я верю, что он легко может такое проделать. Едва ли, правда, он порвет Борьку. Все-таки лучший друг. И единственный человек на свете, способный довести флегматичного полуэстонца до белого каления. Что сейчас и происходит, в настоящем, так сказать, времени. О котором и толкует Борис Абрамыч Сойка, получивший шаловливую кличку «Олигарх» из-за совпадения имени-отчества с исходными данными «лондонского изгнанника». Прозвище Борька терпеть не может. И все мы этим бессовестно пользуемся.

– Ивор, не обижай, голубчик, нашего Олигарха! Не ровен час, в Англию от тебя сбежит! Вы, Борис Абрамыч, там еще недвижимость не продали?

Борька, тут же забыв об Иворе, зашипел на меня разозленным гусем.

– Надька, сколько уже просил и еще прошу – это прозвище не желаю слышать!

– Ты, Боренька, не обижайся, – примирительно протрубила Контрабасральто. – Просто Ивор дело говорит – он хоть что-то придумывает, ведь это ты заказ не сделал в срок.

– Ах, какое горе! – «олигарх» в драных джинсах упер руки в боки. – Подумаешь, очередному толстосуму подождать пришлось! Тьфу! Не сахарный, не растает! Да кому вообще эти подарки-хренарки сдались? Нормальным людям они нафиг не нужны, ни у кого денег нет! Вот и сидите тут, – оборвал он сам себя, – пучьте мозги и прочие малоразвитые части тела, как бы так бы извиниться бы… А у меня дел по горло.

Решительно развернувшись, он чеканным шагом покинул поле битвы. Хлопнула дверь. Ивор скривился, его руки вновь неуверенно легли на клавиатуру и отдернулись:

– Не знаю, чего еще написывать. Глупо все как-то. Может, Борька и прав.

Друзья и коллеги завздыхали. Что тут скажешь… Ведь правда – кому мы сегодня, в нашу кризисную эпоху, нужны? Фенечки, куколки, картиночки, стишки-открыточки, железки-деревяшечки… Взрослые дяди и тёти, которые вместо того чтобы честно просиживать зады в офисах за нормальную зарплату, занимаются черт знает чем. Вечным праздником. Борька, по своему обыкновению, пнул всех по больным местам, навел тоску и удрал. Чего от него еще ждать! Олигарх голозадый, редкий склочник и вечно всем недовольный нытик. Он и райским обитателям переел бы плешь тем, что и воздух нехорош, и нектар не свеж. И вообще! Лучше бы киндзмараули наливали. А нальют киндзмараули – немедленно заявит, что предпочитает пиво. Плеснут пива – заявит, что хотел чаю. И так до бесконечности.

Борька был лучшим другом моего бывшего мужа до того момента, пока Ритка, в которую Олигарх долгие годы влюблен молчаливо и безнадежно, не женила Сашу на себе. Тут дружба лопнула с жалобным звуком перетянутой струны. Даже быстро последовавший развод Саши с Риткой и мое появление на сцене их не помирили, слишком много скелетов оказалось в шкафу. К тому же Олигарх, в отличие от моего бывшего, действительно талантливый художник. Он по-другому видит мир. И часто замечает такое, чего не замечает никто. А уродливость и некрасота ранят его едва ли не до судорог. И тогда он пьет киндзмараули и рвется бить морды. Чаще всего морду бьют ему, хотя после знакомства с Ивором ситуация несколько выровнялась. Но раньше Борька бывал битым постоянно. Поэтому у него кривой нос, еще в детстве поленом приложили, неправильный прикус после перелома челюсти, недостаток пяти зубов и лавсановые связки на пальцах правой руки. Борькину раздробленную конечность собирал по кусочкам его дядя, хирург-травматолог. Еще до отъезда на историческую родину в Израиль.