Иван Воронежский - Ветры судьбы

Зачем эта бойня, к чему такая мясорубка. Брат на брата, сын против отца. За что все бьются и зачем все это. Ведь уже все равно не вернуть родных и близких, да и собственность никто не отдаст. Да что эта собственность или деньги, что они значат по сравнению с человеческой жизнью. Не унести всего богатства в тот мир, где ничего нет: ни рук, ни ног, ни тела. Где душа свободно летает в небесах, и ей не холодно и не жарко, не сладко и не горько. А может, и мира того нет. «Нет, я не хочу умирать, я не могу умереть…».

– Вставай, чего притаился? – Яков почувствовал, как могучая рука приподняла его за ворот. Давно уже закончился бой, и похоронные бригады стаскивали трупы к захоронению.

– Товарыщу командир. Я думал он труп, а йон живой. Охвиц-е-эр.

– Ташщы его вон под то деревце. Ща мы его там и шлепнем.

– Не офицер я. Просто фельдшер, – пытался внести ясность Яков.

– Все одно, хоть и фельдмаршал, ваше высокобродие. Кончилась ваша власть. Солдата мы еще пожалеем, а охвицера… – красный командир, подкрутив рукой ус, и затем, той же рукой, подал кому-то сигнал.

– Не нужно, господин офицер. Я простой фельдшер, – ноги подкосились и Яков непроизвольно упал на колени.

– Жид штоли? – живо переспросил командир.

– Нет… То есть да… То есть нет, – слова беспрерывно путались в его устах. Яков понимал, что словами ему уже не помочь, что садистам одно удовольствие выслушивать жалобное лепетание жертвы, но он продолжал: – Нет, не жид я, поляк я. Я просто фельдшер, ну как бы сельский врач я, господин офицер.

– Не господин я тебе, белая сволочь, а товарищ. И не тебе товарищ, а своим товарищам я товарищ, – чувствовалось, что гнев закипал в командирской душе, и дальнейшая мольба только усугубит его положение. Хотя и усугублять-то больше нечего. Этот закипающий гнев вырвался в раздирающий выкрик: – Вии-нни-ик?

– Слушаю, товарищ командир.

– В расход эту белую сволочь.

– Не могу, я не мясник.

– Разговорчики. Под трибунал захотел?

– Слушаюсь… Давай, вставай высокобродие, – Василий подхватил за воротник гимнастерки и, подталкивая штыком в спину, повел свою жертву вдоль вала. «Господи, – думал Василий: – я же солдат, а не палач. И почему я, почему мне всегда достается».

Почувствовав острие штыка между лопаток, Яков засеменил ногами по осенней крымской траве. Южное солнце приятно прогревало гимнастерку на спине. Было далеко за полдень, значит, они шли на восток, в сторону Сиваша. Еще теплилась последняя надежда на побег, возможно, ему удастся купить конвоира, как там его назвал красный в папахе. В сознании у Якова постепенно прояснялся туман от первого шока, и теперь он понял, что что-то знакомое он услышал совсем недавно… Неужели Васька, этого не может быть. Винников хоть и не пол-Украины, но добрая сотня на Полтавщине имеется. Яков с трудом удерживал себя повернуться лицом, чтобы в случае успеха не ввести конвоира в преждевременное возбуждение.

Вокруг ещё было много солдат. Лишний глаз сейчас им не нужен.

– Долго ли вести ещё будешь.

– Вали-вали, барин, тебе чем дальше, тем лучше.

«Господи, – подумал Яков, – голос-то точно похож, давно ведь не виделись, да и кто он мне, даже не родственник. Когда шум армейской толпы стал еле различим, Яков выбрал подходящую кочку и умышленно споткнулся, как каскадер. Но в полете ему хватило доли секунды, чтобы узнать хоть и давно небритое, но все же знакомое лицо.

– Давай не фелонь, высокобродие, – Василий был на чеку и сразу подстраховал штыком

Яков продолжал лежать лицом вниз.

– Давай, ну же. Вставай, – и Василий нагнулся, что бы помочь связанному.

– Только спокойно, Вася, спокойно, – Яков, не спеша, поджимал ноги, чтобы подняться.

– Чёрт, чёрт, чёрт, – Василия как током шарахнуло.

– Да не дергайся ты, а то заметят, – медленно поднимаясь с колен, Яков продолжал: – Да! Это я – Яков.

– Господи. Как же так, – Василий остановился, и винтовка медленно стала выпадать из его рук.

– Да держи ружье свое и не делай вид, что что-то случилось. Идем вперед, только медленно.

– Хорошо, хорошо, черт меня побери, – Василий приподнял винтовку в горизонтальное положение и, слегка ткнув Якова в поясницу, тихо продолжал: – Никогда не думал, что придется родственника своими же руками. Слышал, что такое случалось на этой войне, но чтобы самому выпало – не верил. Вот те на.

– Я же не родственник.

– Да, но сестродержатель, так сказать. Фрося теперь жена моя. Щас пойдем и все объясним командиру. Не могу я в тебя стрелять.

– Да пойми ты, другого поставят и мне каюк. Нет! Уж лучше свой, по-родственному.

– Не смогу я.

– И не нужно. Ты только пальни чуть вверх и вправо. А я в ямку и упаду.

– Вот черт, задачка какая, и трибуналом пахнет, и тебя, кроме меня, никто не спасет, – мысли в голове крутились как пчелиный рой, а до дерева оставалось уже не далеко, – ладно-ладно, щас что-то придумаем. Не спешим. Как там Татьяна? Небось родила?

– Нет уже Тани.

– Как нет?

– Убили её красные.

– Не может быть

– Ну, не красные, а бандиты в их форме.

– Господи, и дерево уже близко, – Василий занервничал: – Ладно, времени у нас нет. Там захоронение, туда стаскивали трупы и ещё, я вижу, несут с вала. Так что ты меня не подводи. Как стрельну, падай в ров и не шевелись, а лучше накройся парочкой мертвых и сиди до темноты. А стемнеет, иди на север. В Винниках тебя знают и прикроют. Моим передашь, что жив. Ефросинья должна рожать. Если я не вернусь, обещай вырастить сына или дочь.

– Хорошо-хорошо. Но ты вернешься, войне уже конец.

– Ладно-ладно. У тебя после выстрела будет пару минут. Не более, – и, приблизившись, Василий перерезал веревку на руках.

Яков стал под деревом, продолжая держать руки за спиной, а Василий отошел на несколько шагов, взвел затвор и прицелился. Лицо Якова продолжало выражать испуг. Василий отвел ствол вправо и вверх. Выражение на лице Якова не изменилось. Василий отвел еще дальше и нажал на спусковой крючок.

Когда дым развеялся, под деревом уже никого не было. Быстрым шагом Василий пошел в свое расположение.

«Вовремя управились», – подумал он, проходя мимо пары, волочившей за ноги очередной труп.

Падая в ров, Яков успел глотнуть свежего степного воздуха. Сгруппировавшись, он покатился по склону тел, прихватил за шинель чье-то тело и в конце пути навалил его на себя. Мухи разлетелись, уступая ему дорогу.

Раз, два, три, четыре, пять, … Яков считал, чтобы не потерять ориентацию во времени и продолжал успокаивать свое дыхание. Запах крови вызывал тошнотворную реакцию. Но Яков знал, что ему это нипочем, вот если бы трупы были не свежие, тогда каюк.

Когда сверху ещё добавился вес, он понял, что совершил ошибку, не положив руки под себя. Противные мухи лезли в уши и в нос, но он боялся пошевелить своим телом, чтобы не выдать себя. Он ждал ночи и думал о том, что судьба была благосклонна ему в этот раз. Как ему выжить, и как жить дальше…