Иван Воронежский - Ветры судьбы

– Так, Олеся! Я понял, что врача у вас в селе нет.

– Нет.

– А нам нужны инструменты.

– Наверное.

– Ну, а ветеринар у вас есть?

– Вегетарьяннцы есть. Ветераны есть и с германской и с японской, – скрипела старушка.

– Не то, я спрашиваю, кто кабанов кастрирует, ну кто им, так сказать, яйца режет.

– Ах да, так это Федя Белец. Он мастер на все руки. У него и энтот, как его, сканпель есть.

У Якова словно гора груза спала с плеч. Он даже вздохнул с легкостью

– Ты, Леся, – он смотрел прямо в её немигающие глаза и указательным пальцем указывал, что все, что он говорит, нужно неукоснительно исполнять, – ты, Леся, беги как можно быстрее до этого дяди Феди и всё, что у него есть, повторяю, все, что есть из блестящих инструментов, все сюда.

Поворачиваясь к акушерке, он боковым зрением видел, как прекрасны ноги Олеси, сверкнувшие в низу юбки, когда она перепрыгнула порог комнаты.

– А вы, как вас величать?

– Клавой родители звали, – полой своего передника она утерла слезу, вдруг пробившуюся от осознания ситуации, в которой, собственно говоря, она и не виновата.

– А вы, Клавдия, поставьте котел и кипятите воду столько, сколько сможет выдать нам наша печь.

Когда все покинули комнату, Яков наклонился к губам Ефросиньи. От них исходил приятный молочный аромат. Так пахнут младенцы. «Как она прекрасна», – подумал он. Вспоминая свою Татьяну, у него возникло неотвратимое желание поцеловать её в эти губы, все ещё не потерявшие цвет на фоне бледного усталого лица. Он заглянул ещё раз между ног – никаких изменений.

– Яков! Ты что задумал? Ты что, хочешь зарезать мою дочь? – ворвавшаяся Екатерина застыла на полпути, увидев зятя в пикантной позе наблюдателя.

– Кто вам сказал такое, мама? – Яков излишне резко отпрянул и теперь вид у него был, как у нашалившего мальчишки.

– Ты что там делал? – с ужасом спросила она.

– Где?

– Ну вон там, – указательный палец подрагивал, указывая на то место, откуда вынырнул Яков.

– Мамо, вы не ответили на мой вопрос, кто вам сказал, что я хочу зарезать вашу дочь?

– Клава сказала, – она подняла правую руку ко рту и нервно стала грызть пальцы.

Яков обнял тещу за плечи. Её испуганный взгляд не переставал смотреть по направлению безжизненного лица её дочери. Он подвел её поближе к кровати и нежно, спокойно сказал: – К сожалению, плод расположился не правильно для родов и он не может выйти самостоятельно. Мамо, вы же женщина, поймите, вытянуть плод, не повредив его, практически невозможно. Необходимо кесарево сечение, что бы спасти их обоих и чем скорее, тем лучше»

– Не дам резать Фросю, – тупо твердила Катерина, – не дам.

– Тогда она умрет. Вы это понимаете? – Яков начинал нервничать. Он и так взял на себя много ответственности, приняв решение об операции, которую никогда не делал, но помнил, как его учили и как он ассистировал одному полевому врачу.

Катерина продолжала рыдать, обнимая свою дочь.

Вернулась Олеся, вся счастливая.

– Вот, – она поставила на стол аккуратный кожаный чемоданчик, настоящий набор для хирурга, – дядя Федя сказал, что даже и нить имеется.

– Точно, – Яков открыл чемоданчик и достал пробирку с нитью, – да, не обманул ваш Федор. А теперь, Леся, вот это и все инструменты в кипящий котел для стерилизации.

Они прошли на кухню где на плите кипели один большой и два маленьких котелка. В один из маленьких загрузили инструмент.

– Теперь подождем немного. А вы, Клавдия, попросите у хозяйки побольше чистых простыней и полотенец.

– А вы и правда врач? – спросила Леся, когда Клава покинула комнату.

– Я обыкновенный фельдшер.

«Как красивы и выразительны глаза у этой девочки», – думал Яков, продолжая:

– Основную практику я приобрел в военно-полевом госпитале.

– Я вам завидую. Я так хотела учиться на медика. Но учеба стоит так дорого. Одна надежда на Ленина. Он, говорят, все изменит, – она щебетала своим павлиньим голосом, заглядывая ему в глаза, – а вам, Яков, нравится Ленин?

– Нет. То есть, я не знаю. Просто я не встречался с ним. Ну, я не видел его, – Яков ненавидел большевиков, но имел чувство такта, – вы лучше слейте мне, я ещё раз хорошенько смою руки.

– Сейчас, доктор, – и она, схватив ведро, начала разбавлять горячую воду холодной.

– Делай как можно горячей.

– Слушаюсь, доктор.

– Не называй меня «доктор».

– Слушаюсь, доктор, – она закончила с набором воды и поднесла ведро на лавку, где стоял большой медный тазик.

Яков взял кусок хозяйственного мыла и, наклонившись над тазиком, стал растирать мылом кисти и руки по самый локоть.

– Леся, ты, наверное, будешь мне ассистировать. Крови хоть не боишься?

– Ну что вы, – она как-то по-детски засмеялась, – я всегда помогала дяде Феде. Однажды мы вправили открытый перелом тут одной лошади.

– Ну и ну, – Яков скривил физиономию, изображая полное удивление, – но человек это не лошадь.

– Вот именно – не лошадь. Вернее, любое животное – это не человек, который может что-то сказать: как себя чувствует и где болит. А животное, оно ведь молчит. Зато какие у них глаза. Ну, выразительные, не нужно и слов. Понимаете?

– Так. Готово. Теперь попросим Клаву, чтобы смыла вам руки. После чего аккуратно выложите инструмент на салфетку и к пациенту.

– Слушаюсь, доктор.

Яков зашел в комнату с поднятыми руками, ничего не касаясь, прямо как настоящий хирург. Мама по-прежнему лежала, рыдая на груди у дочери.

– Клавдия, будьте добры, помогите Лесе помыть руки и перенести инструменты.

– Хорошо, – ответила старушка и удалилась.

Яков подошел к кровати и обратился к матери.

– Мамо. Если мы просто будем рыдать, Фрося умрет, так и не родивши ребенка.

Катерина затихла, продолжая всхлипывать.

Яков настаивал:

– Сейчас можно попытаться спасти их обоих. Пока ещё можно, но когда остановится сердце у матери, можно будет только спасти ребенка, – Яков чуть наклонился. – Ну, мама, решайте. Я не смогу без вашего решения и благословения.

Екатерина поднялась во весь рост и повернулась лицом к Якову. Глаза её были красными и мокрыми от слез. Её дрожащие губы тихо прошептали:

– С богом, Яшенька, с богом.

И повернувшись, она медленно пошла по направлению двери.

– Вы, мамо, не волнуйтесь. И займитесь делом. Следите, чтобы котел на плите и ведра с водой были полны.

В ответ она лишь махнула рукой.

Вошли женщины, подтянули к кровати стол. Постелили чистую ткань. Затем внесли инструменты и, подстелив дополнительно льняную скатерть, разложили их.

– Больше света, тетя Клава.

– Уже собрала все керосинки, что есть в доме.

– Хорошо, хорошо. Ну что, готовы?

– Господи, помоги нам, рабам твоим божьим…

Яков подошел к Евфросинии.