Эстер Кей - Эстер. Повесть о раскрытии еврейской души

Тетя Мила, мамина старшая сестра, кормит меня ужином и расспрашивает, как дела в Ростове, как прошло путешествие в поезде и что за экзамены мне предстоит сдать. Я горда и счастлива своей самостоятельностью – шутка ли, приехала одна в Москву! Деньги, врученные мне мамой, я передаю тете Миле на хранение. И начинается московская жизнь!

…Впервые в жизни я получаю за сочинение низкую оценку. При моем-то изумительном, как говорится в редакционной характеристике, чувстве стиля! Этого не может быть! Неужели допустила орфографические ошибки? Или неполно раскрыла тему? Надо обязательно подать аппеляцию!

Рыдания сотрясают меня. Здание университета начинает казаться злобным и противным. Выйти из стресса я просто не могу. Как ужасно они все подстроили, эти экзаменаторы! Наверняка поставили хорошие оценки лишь особенным – то есть тем, у кого особенные родители! Это несправедливо! Мое сочинение о жизни и подвиге Павла Корчагина шло прямо из души, оно было такое хорошее!

…Я ищу платок или салфетку, но не нахожу. Жалкая и несчастная, покидаю величественное здание и иду куда глаза глядят.

Меня ужасно тянет поговорить с Б-гом.

Б-г, Б-г, где Ты есть? Я знаю, что Ты есть везде, но где мне дано воспринять Тебя? В чем Твоя воля? Как ты хочешь чтобы я жила на свете?

Я скитаюсь по центру Москвы до самой темноты. Ночью город кажется сплошной громадой огней, он поглощает меня, маленькую и одинокую, мириадой своих светящихся точек. На Арбате со мной пытаются познакомиться какие-то лощеные интуристы, но я вспоминаю слова фотографа о том, что являюсь человеком на редкость нравственным, и, действительно, покопавшись, такое качество в себе обнаруживаю.

…Первая неудача сделала меня хладнокровной и равнодушной к последующим экзаменам. А поскольку по иностранному языку, истории и устному экзамену по русскому языку оценки оказались высокие, то зачислению я все-таки подлежала.

Гордая и счастливая, звоню в Ростов и поздравляю родителей с нашим общим успехом.

Мама и папа почему-то напряженно и неестественно реагируют – не радуются, а как будто скрывают от меня нечто случившееся в мое отсутствие. Догадка о смерти давно болевшего дедушки, которую я, похолодев, в себе вынашиваю, оказывается верной после дальнейших моих настойчивых расспросов.

Его нет? Как это – человек был и вдруг его нет?

Я не воспринимаю ни разъяснений насчет тромбоза, ни подробностей операции. До меня лишь доходит последняя фраза отца:

– И на могилке я сирень посадил, чтобы память была… Оглушенная, я закрываю глаза и только и вижу, что эту сирень. Куда же, куда ушел дедушка? Неужели совсем-совсем под землю? А что там, под землей?

Я думаю, думаю об этом, и внутри меня начинают звучать сами собой сложившиеся стихи:

Занятия на первом курсе университета были в большинстве своем очень интересные. Кроме иностранного языка и спецкурса по ТВ, все они проходили в форме лекций, в огромных аудиториях, где, как правило, никто не отваживался ни о чем спросить оратора – целых полтора часа студенты только слушали и записывали. Я вела записи аккуратнейшим образом в толстенных общих тетрадях, четко выделяя главные темы, подзаголовки, тезисы и цитаты. С особенной любовью и старанием конспектировала лекции по античной, а также русской и зарубежной литературе.

Были, конечно, и скучные предметы: Партийная печать, Политэкономия, Советское строительство… На таких лекциях можно было и поспать. (А когда к концу года горбачевские инициативы круто переменили идеологическую атмосферу и в МГУ запахло демократией, то и эти предметы стали преподаваться несколько иначе. До того иначе, что даже странно было слышать преподавателя, который еще недавно клял капиталистов, а теперь за ту же зарплату и за той же кафедрой их превозносит.)

Изучая литературу древней Греции и Рима, я частично обрела ответ на свой вопрос по поводу того, куда ушел дедушка, когда его не стало. Ответ был, по Эпикуру, таков: Там, где есть я, нет смерти. Там, где есть смерть, уже не будет меня. А, стало быть, продолжила я Эпикурово высказывание, и задумываться об этом нечего!!! Живи как живется, и все тут.

Ну, хорошо, попробуем пожить ПО-ЭПИКУРЕЙСКИ – благо, есть молодость, красота, огромное количество людей вокруг, всевозможные перспективы, столичные развлечения… Проблема состояла лишь в том, чтобы избрать для себя сферу основного приложения сил и времени. Ведь интересным и влекущим было или могло быть (или, в крайнем случае, казалось на первый взгляд) решительно все происходящее вокруг меня!

Доска объявлений в вестибюле нашего факультета так и пестрела всякого рода анонсами:

КУРС ЛЕКЦИЙ ДЛЯ ЖЕЛАЮЩИХ – ТВОРЧЕСТВО ДЖОРДЖО СТРЕЛЛЕРА – ИТАЛЬЯНСКИЙ ТЕАТР * ПРИНЦИПЫ НЕОРЕАЛИЗМА – ЧЕЗАРЕ ДЗАВАТТИНИ * ЮНОШИ И ДЕВУШКИ – ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В СЕКЦИЮ РОК-Н-РОЛЛА * ДЖАЗ И Я – ВЕЧЕР В БАРЕ * ЭСФИРЬ ШУБ – МАСТЕР КИНОМОНТАЖА НАЧАЛА 20-ГО ВЕКА – (ПРОСМОТР ФИЛЬМОВ И ОБСУЖДЕНИЕ) * ЭКСКУРСИЯ В ОСТАНКИНО – ТАЙНЫ ТЕЛЕВИДЕНИЯ * ПОЭТИЧЕСКИЙ КРУЖОК: ОТКРОЙ В СЕБЕ ПУШКИНА! * ИСПАНСКИЙ ЯЗЫК ЗА ПЯТЬ МЕСЯЦЕВ – КУРС-ЭКСПРЕСС * СТЕНОГРАФИЯ – БЫСТРО И КРАСИВО! * АЭРОБИКА: БУДЬ КАК ДЖЕЙН ФОНДА! * СОВРЕМЕННАЯ ПСИХОЛОГИЯ – В ПОМОЩЬ РОБКОМУ: ПРИДИ И ОБРЕТИ УВЕРЕННОСТЬ В СЕБЕ – и прочее, тому подобное… …Объявления завораживали. О, да. Я жажду всего. О, быстрый успех! Как тебя заполучить? Допустим, сначала сходим на аэробику. Потом в Останкино на вечер. Потом – познакомимся с итальянским театром. Потом одним глазком взглянем на занятия рок-н-роллом, на джаз-бар, на поэтический кружок, на стенографические крючки, на образцы киномонтажа Эсфири Шуб… А может, попытаться с помощью курса-экспресс освоить испанский язык? Мне как раз начал было нравиться один юноша с другого факультета, который происходил из испаноговорящей страны, Колумбии, и у которого была мать москвичка. Я успела заметить его на дискотеке, посвященной 7 ноября – он тихо стоял у стенки и совершенно не смешивался с пляшущей толпой. Должно быть, он не умел танцевать. Я слышала, как шушукались между собой косившиеся на него девицы, будущие журналистки и педагоги, вслух отмечая его нездешнюю красоту и строя планы, как бы пригласить его на белый танец… Но о любви и ее разочарованиях я расскажу попозже. Сейчас вернемся к выбору жизненной цели и достижению успеха.

Итак, рассуждала я, разорваться ведь невозможно – надо сконцентрироваться на чем-то одном, ограничить круг своих интересов. А может быть, не надо? Обязательные занятия по университетской программе в любом случае отнимут у меня львиную долю моего времени, зато уж все остальное – кинопросмотры, походы в театр, любопытствование тем или новым направлением в искусстве, танце, спорте, языкознании или психологии – все это вполне может протекать в русле стихийности, сознательно мною же выбранной. Пусть это будет как некая освежающая струя – вдруг взять да и смотаться на выставку Дали, на вечер Комеди Франсэз, на одинокую прогулку по парку Сокольники, в котором органная месса Баха сама себя несет из укрытых темнотой репродукторов, а ночь такая ясная, что можно нюхать звезды. И заблудиться в Москве тоже приятно, наткнешься то на Ордынку, то на переулок Калашниковский, то упрешься внезапно в сияние Василия Блаженного, пытаясь точно примерить на себя: по мне это его блаженное сияние или нет? Нет, пожалуй, не по мне… В церквях Б-г если и есть, то вкусненький какой-то, как кулич, как паска глазурная, как блины веселые и как масленица, православно-славненький, бабушкин Б-г, румяный колобок… Правда, он, по церковным понятиям, также и Б-г-страдалец, но, уж простите, его страдание – чисто еврейское, и судьба его (как человека) тоже совершенно еврейская. А раз так, то, как говорит булгаковский персонаж, это уже осетрина второй свежести. Религия у вас, господа христиане, не оригинальная, а взятая, заимствованная в своей основе у евреев.