Влад Потёмкин - Жизнь, нарисованная небом

Данная новость – «Дружба «Бесстрашный и Неуязвимый» и «Хапа» на сходе всех удивила, но уход отца Филиппа ни кого не расстроил. Ни кто в селе «Хапа» не любил. Они даже всем собранием, перешёптываясь, попытались вспомнить его настоящее имя, чтобы помянуть усопшего, но не могли вспомнить, как его зовут, а спросить у сына постеснялись – дабы не огорчать его дополнительно.

– Поминки справить надо бы, – предложили селяне Филиппу, но сын решил сэкономить и не праздновать погребальной тризны. Чтобы избежать дополнительных вымогательств селян, он сослался на горе и покинул собрание.

После ухода Филипа кто-то предложил провести расследование, уж больно сомнительной ему казалась версия дружбы «Хапа» с «Бесстрашным», предлагаемого одёрнули и предложение дознания не поддержали. Зато все как один были едины во мнении: «Поминки надо справить».

– Не по человечески это?!! – все как один, выразили своё мнение, оставшиеся на тинге жители. – Может, соберём общую тризну и своими силами проводим ушедшего?!!

Все были не против и даже считали это обязательным и необходимым, но конкретных организаторов не нашлось и данное предложение, само по себе, сошло на нет. Мало то, что «Хапа» никто в селении не любил, все ещё и побаивались этого скрытного семейства живущего на самом отшибе – на заимки.

А Филипп, как ни в чём небывало стал продолжать, жить поживать, как будто ничего и не произошло.

Но как то, его очень сильно заколотило. Затрясло всего-всего, и он услышал голос отца. От этого страшного ведения, ему стало холодно, несмотря на то, что изба было очень даже сильно протоплена и ещё тлели в печи последние угли, но в помещении стало вдруг зябко и что-то завыло, загудело и загуляло по дому. Подобно, как гуляет по двору завывая, разбушевавшаяся метель.

– Семь дней же сегодня минуло, – подумал с ужасом хозяин и понял, что отец видно, в самом деле погиб – его должно быть задрал усопший бессерк, ибо слыл он воином бесстрашным и кровожадным.

– Надо было тризну справит? – расстроенно подумал он, как в дверь постучали и голосом отца велели открыть. Но Филипп решил не отвечать, на всякий случай он ещё для пущей надёжности подпёр ломом массивную дверь.

Но привидение постучало вновь и после этого, не останавливаясь, гремело и гремело. Требования впустить его звучали всё интенсивней. Звучали они невнятно, но Филипп, по какому-то интуитивному пониманию улавливал их суть. Прислонившись к дверному глазку, он наблюдал, что происходит снаружи.

– Я сильно замёрз и больше не может сидеть в могиле, – расслышал он. При этом оборотень усиленно тряс головой, работал желваками и строил разного рода рожи, скорее, из желания согреться, нежели напугать кого-то. Филипп видел, как в свете луны и под завывание разгулявшейся на ночь метели заиндевелое аморфное существо покачивалось, испуская еле уловимое фразы, наполненные возмущением и негодованием.

– У нас с бессерком закончился настой, – опять изрекло приведение, но на этот раз более членораздельно.

До этого речь ночного гостя была не внятной, что нагоняло дополнительного страха, от своей неясности. За дверью, опять принялись переговариваться на должно быть понятном, только им языке, потому, что Филипп из услышанного не понял ничего. Гости, видя, что на предложения открыть ответа не следует, принялись ломиться. Эти требовательные действия всё нарастали и нарастали, что ещё больше приводили сына в ужас – тяжеленая дверь, на крепких кованых засовах, вот-вот должна была сорваться с петель. Когда действия за дверью стихли, и привидения исчезли, хозяин отошёл от глазка и направился к окну – посмотреть, что же происходит во дворе. Он прислонился к матовой плёнке бычьего пузыря, в желании прояснить происходящую ситуацию, как какие-то холодные, цепкие руки сжали его за горло и начали душить. Сквозь прорванное отверстие окна на него дунуло холодом и пронизывающим ветром, а закоченевшие руки нападавшего всё сильнее и сильнее сдавливали его шею. Нападавший оборотень хрипел и что-то требовал, но закоченевший от мороза и от обильных возливай, сильно воздействующих препаратов, не мог выразить ничего вразумительного. Недельное пьянство сказались на его нервной системе, речь его была наполнена одними не членораздельными междометиями и негодованием, которого не мог уловить потерпевший, но накал возмущения чувствовал на своей глотке.

– Где, мой настой, – наконец то выговорил нападавший, – мы с бессерком пришли за добавкой. За спиною ночного гостя Филипп отчётливо увидел лицо похороненного. Того самого бессерка, который должен был лежать в могиле.

Усопший, услышав, что речь идёт о нем, решил поздороваться с сыном своего нового приятеля и принялся кивать и улыбаться, своим опухшим лицом, больше похожим на злую, разбойничью рожу. И чем больше он таял в любезности, выглядывая из-за туловища своего нового друга, тем ужаснее становилось у Филиппа внутри. Когда его лицо приблизилось совсем близко «Скряга» отстранился от него с такой силой, что втащил за собой в дом, через узкое окно отца и невероятно вежливого бессерка «Бесстрашного и Неуязвимого» и заорал с такой силой, что испугался сам.

Это он, наконец, то вырвался из оцепеневших рук папаши и издал такой душераздирающий вопль, что горшки, стоящие на полках закачались и рухнули на пол, рассыпавшись на множество осколков.

Гости тут же куда-то скрылись, давая возможность ему отдышаться.

Возвращаясь к тому самому трагическому дню погребения «Бесстрашного и Неуязвимого» надо добавить, что когда «Хап» сметал комья погребальной земли с гроба, то уже находился под воздействием своих препаратов и не слышал стука изнутри усыпальницы, в его душе играла другая музыка. Не знал он и что сын, испугавшись, уронил верёвку, и убежал, бросив его. Он вскрыл богатую крышку последнего пристанища покойного и оттуда, выскочило не понятное существо с всклоченными, торчащими в разные стороны волосами и интенсивно дыша, отбросило спасителя в сторону и принялось выбираться из могилы наверх. Но как, оно не старалось ничего из его действий спасательного не выходило, а наоборот – могила осыпалась, грозя их обоих погрести под завалами осыпающейся почвы. «Хап» врезал неугомонному старателю лопатой по голове, и усопший тут же замер, распластавшись на обвалившейся насыпи широко, раскинув руки. «Хап» принялся осматривать погребение и обнаружил бутылку и ещё большое количество ей же подобных. Он решил попробовать содержимое внутри этой посуды и остался, очень доволен.

Когда бессерк очнулся, он протянул ему бутылку и стали они пировать вместе. Время от времени, вступая друг с другом в баталии, мирясь и обнимаясь после и дружно засыпая на какое-то время. Так они провели целую неделю и выпили весь приготовленный запас, после чего песни и драки их прекратились, они замёрзли и каким-то образом выбрались наверх и пошли по селению в желании подкрепиться чем-то согревающим. Сначала они зашли в дом «Бесстрашного и Неуязвимого», но там их не пустили. Тогда они пошли по селу. Но везде, куда бы они ни приходили, им ни кто не хотел открывать. Но, все как один, сходились во мнении, что поступили не хорошо, не справив поминальной тризны по «Хапу». И вот теперь, он пришёл мстить им и привёл с собой ещё и в самом деле своего друга бессерка «Бесстрашного и Неуязвимого» о чём, собственно говоря, и сообщил им на тинге Филипп. Бесполезно находившись по деревне, друзья совсем замёрзли, и тут «Хап» вспомнил, что у него дома, есть же запас, пусть и не такого изумительного зелья как у «Бесстрашного», но всё же какого-никакого, но напитка и они направились на заимку.