Николай Щербаков - Северная ведьма. Книга первая. Потомок

– Петрович, ты чё? В коридоре покурить нельзя, что-ли? Бабка заругает?

– О! Серёга! С приходом тебя! А кто это мне запретит? Нет, здесь воздух чише. А тамочки керосином воняет, – сосед покачнулся, притопнул короткими валенками, как расшаркался, – Что Танюха, встретила моряка? О! То-то же! Теперя работу по боку, детей по соседям, а мужа в койку. И чтобы два дня носу не выказывали. Вот так!

– Это почему два? – Сергей задержался в дверях.

– А на вахту? О! Думаешь я совсем службу забыл? А-а! – дед хлопнул себя по ляжкам и засмеялся тихим, хриплым смехом.

– Ладно, дед, не охальничай. Жену мне вон в краску ввел, – Сергей подмигнул соседу и захлопнул дверь.

По длинному коридору, с тусклым светом закопченных лампочек, со скрипучими полами, пропахшему смешанными ароматами квашеной капусты, соленой сельди, керосина и табака, они прошли к своей двери, и Сергей завозился с ключами.

– Дай сюда, – Таня тихо засмеялась, отобрала у него связку, – совсем отвык от дома.

– Тань, неужели и ты так спешишь? А я думал, что только мне невтерпеж.

– А я, по-твоему, что, не живая? – почему-то шепотом удивилась Татьяна.

Только верхнюю одежду хватило терпения молодым супругам повесить на закрепленную у дверей вешалку. Промерзшую обувь сняли уже в комнате. Сергей стаскивал с ног Татьяны тесноватые бурки и, обняв её ноги, грел дыханием замерзшие коленки. Таня повизгивала от удовольствия и, наклонившись, целовала мужа в макушку. В спальню он её отнёс, продолжая раздевать. Одежда падала в лучшем случае на стул, а в основном на пол. Татьяна успела сбросить покрывало с большой железной кровати с двумя пышными перинами, уложенными друг на друга и таким же толстым одеялом. Кровать эта досталась им от родителей Сергея вместе с квартирой. И скоро они уже барахтались в уютной, пока еще прохладной, не успевшей согреться от их тел, пещере из перин и одеял. Любили они друг друга жадно и громко. Целовались до удушья. Сергей больше сдерживался, а Танюша визжала, охала и ахала, казалось на весь дом. Сетка кровати, чудное изобретение тех времен, раскачивала их, как лодочку раскачивают волны моря.

– Танюша, чаю хочу, – Сергей лежал на спине, раскинув руки, и ещё тяжело дышал. Они давно привыкли к тому, что он в перерывах между страстями просил пить. И, случалось, выпивал две, три кружки воды. А теперь вот захотел чаю. Танюша, прижатая к стенке, начала медленно, игриво строя глазки, перебираться через него. Задержалась, прижавшись горячим, влажным телом, а когда Сергей замычал и прикрыв глаза, обнял её, быстро выскользнула и спрыгнула на пол.

– Ми-илый. Что-нибудь одно. Я сейчас быренько чайник поставлю. Потерпишь? Или водички дать?

Она у него всегда, почему-то вместо «быстренько» «быренько» говорила. А у Сергея от этой мелочи волна нежности нахлынула.

– Нет, чаю хочу. И в кружку клюквы раздави.

Облокотился на согнутую в локте руку и залюбовался женой. В комнате прохладно, мягко говоря, а Танюшка, как выскочила из-под одеяла голой, так и шлёпала по толстым рукодельным половикам между закутком кухни и посудным шкафом в другой комнате. Рождение детей не испортило ей фигуру, скорее сделало её классически женственной. Круче изогнуло плавные линии девичьих бедер, округлило живот и, утяжелив груди, образовало складочки под их нижними основаниями. Теперь они слегка колыхались при ходьбе.

Зачем они стараются на высокие каблуки стать, почему-то подумалось Сергею. Всё-таки красиво женщина на плоской стопе смотрится. Где-то он уже это видел. В альбомах по искусству, по-видимому, у Татьяны в магазине. Да, там фотографии произведений какого-то французского скульптора были. Фамилию, конечно, он не помнит. Но, вот глядя на свою жену, он эти скульптуры вспомнил.

– Тань, ты это, задернула бы занавески, что ли. А то ты с улицы, как в кино на экране.

– Ну, вопервых, они почти задернуты, а во вторых…, – Таня подняла вверх руки и сделала несколько движений бедрами, – что? Не на что посмотреть, что ли? Жалко, да? И вообще, что-то я раньше за тобой этого не замечала, – она остановилась в дверях комнаты. – Ты такой ревнивый стал, Отелло, да?

– А что в этом плохого? Скажи, зачем мне это надо? Чтобы каждый на тебя глазел. Что, я нашего брата мужика не знаю, что ли? Они ведь просто так, как на красоту, на женскую фигуру посмотреть не могут. Тань, ты это, смотри, таких правильных парней, как я, раз два и обчелся, – уже со смехом, – ты поняла об чем я?

– Господи, – кто же тебя поймет, как не я? Таких как ты и считать не надо, один ты у меня такой. Пей, это кипяченая вода с клюквой. А чайник пока согреется, ты пересохнешь. И пусти под одеяло, я замерзла. Ой, как у тебя тепло под одеялом, какой ты горячий! Слушай, Сергуня, ну почему тело так устроено? Я бы сейчас каждой клеточкой его хотела к тебе прижаться, а не могу. Вон, сколько в стороны торчит, – она похлопала по торчащим в стороны местам.

– Ага, а у меня руки какие-то короткие. Я бы хотел тебя всю сразу обнять, и особенно вот эти самые торчащие места.

Под одеялом вновь завязалась шутливая борьба с повизгиванием и смехом, постепенно перешедшая в охи и вздохи. Через некоторое время Таня, прижавшись к засопевшему сонно Сергею, зашептала ему на ухо:

– Сергуня, за детьми идти надо. Ты не представляешь, наверно, сколько сейчас время. А я ведь отпрашивалась с работы с возвратом. Вот завтра разговоров будет. Вставать будем, или как?

– Лучше конечно «или как». Но, Танюш, я ведь после вахты. Дай соснуть часок, а?

– Так. Ладно. Женская наша доля. Лежи, спи. Я сбегаю за детьми, потом кормить вас буду. А ты, как встанешь, натаскай воды. И одно ведро греть поставь. Я сегодня буду детей купать.

Сергей промычал что-то утвердительное, а Таня, быстро одевшись, хлопнула дверью. Какая там вода!? Какие ведра!? Проснулся он от детского визга. У кровати, не до конца раздевшись от множества теплых одежек, стояли его чада и визжали, готовые одетыми броситься к нему в кровать. Сдерживала их, пытаясь раздеть, Татьяна.

Вот оно, моё счастье. И Сергей спустил ноги с кровати и раскинул руки. Обнять хотелось всех сразу.

Уборщица тётя Люба подтолкнула в спину последнего выходящего покупателя, загремела засовом, закрывающим магазин изнутри и громко, на весь торговый зал заявила:

– Девки, обедать! Чайник закипел, – и, громыхнув ведром с водой об пол, поторопила, – быстро, быстро, мне убираться надо. И кипятку мне оставьте. Вчера вон весь вылакали.

Тамара собрала с прилавка лежащие пластинки и разложила их по полкам. Потом заглянула в маленькое зеркальце, поправила волосы и задумалась. Сейчас она пойдет в комнатку при складе магазина, служившую продавщицам комнатой отдыха. Здесь они переодеваются, здесь оставляют свои личные вещи, здесь же и обедают в обеденный перерыв. А идти никуда не хотелось. Накатило неизвестно откуда появившееся дурное настроение. И кушать расхотелось.