Наталья Струтинская - Аю-Даг. Роман. Второе издание

– Мальборо, – в голубых глазах Вадима блеснул огонек.

– Хорошо, – тихо пискнула Виктория, и мы ушли с поля.

– Ты давно знаешь Васю? – неожиданно спросила меня Виктория, когда мы подходили к небольшому магазинчику, расположенному на углу одного из домов.

– С семи лет, – сказала я. – Мы выросли вместе.

– А по тебе не скажешь, что тебе семнадцать, – невпопад говорила Виктория. – Если бы я тебя не знала, я бы подумала, что ты уже совершеннолетняя.

– Спасибо, – я растерянно взглянула на нее.

– Ты не представляешь, как здесь скучно, – казалось, Виктория не слышала моих ответов. – Пустая болтовня быстро надоедает. Я уже видеть не могу этих куриц.

– Зачем тогда ты с ними общаешься?

– Не сидеть же мне одной, – резко ответила Виктория, как будто я спросила очевидную вещь, и уже мягче добавила: – К тому же мне хватает моих мальчиков. Знаешь, я пришла к заключению, что женской дружбы не бывает.

– У меня тоже нет подруг, – я невольно обрадовалась, что у нас вдруг нашлось что-то общее.

– Вот как? Значит, ты меня понимаешь, – она взглянула на меня своими светлыми глазами, и я удивилась, насколько глубокими они казались вблизи. – Мне рассказали много хорошего о тебе. Я думаю, мы подружимся.

– Я не против, – широко улыбнулась я, и внутри невольно разлилось теплое чувство удовлетворения. Виктория оказалась совершенно не такой, какой показалась сначала. Глубокие, немного печальные глаза и мягкая, добрая улыбка – вот что я видела рядом с собой.

– Ты с нами в машине поедешь или с Васей? – спросила Виктория, поднимаясь по ступенькам магазина.

– Вася сказал, что заедет за мной в девять.

– О’кей. Я не пойму, зачем они позвали Лену, – пожала плечами Виктория, открывая дверь магазина. – Столько пафоса, боже! Меня аж тошнит. Воду без газа и пачку «Мальборо», – сказала она, обращаясь к худощавой продавщице.

– А мне она казалась нормальной, – удивленно протянула я.

– Ага, – Виктория кинула в меня острый взгляд своих светлых глаз. – Это только так кажется. Она меня ненавидит.

– Это она сама тебе сказала?

– Да это видно невооруженным глазом. К ней обращаешься, а она так отвечает, как будто одолжение делает.

– Может быть, она со всеми так разговаривает?

– Как бы не так. Девушка, – Виктория посмотрела на продавщицу, – я же сказала – без газа.

– Вы нэ говорили, – с сильным украинским акцентом ответила продавщица, исподлобья посмотрев на Викторию.

– Ну, значит, вам нужен слуховой аппарат, – вздохнула Виктория.

Продавщица бросила на Викторию презрительный взгляд и рывком поменяла бутылку. Расплатившись, мы вышли из магазина.

– Люди удивляют, – сказала Виктория, покачав головой. – Хотя пора бы, наверное, уже привыкнуть.

– Да продавцы все такие, – тихо отозвалась я, смутившись резкому тону Виктории.

– Ах, это… Я уже внимания не обращаю. Я имела в виду эту Лену. Я не понимаю, почему все ее считают такой хорошей. Потому что она молчит?

– Я ее мало знаю, не могу сказать, – ответила я.

– Она раньше и не гуляла с нами. А тут Вася один раз ее пригласил, и она привязалась. Неужели не чувствует человек, что он здесь в принципе лишний?

– Вася же ее все-таки пригласил? – сказала я.

– Да что парни, – махнула рукой Виктория. – Мне кажется, им вообще все равно. У них принцип: чем больше народу, тем лучше.

– Может быть, – пожала плечами я.

– Хорошо, что ты приехала, – лицо Виктории озарила ясная, как солнышко, улыбка, – а то я думала, что пропала.

Внезапно разыгравшаяся откровенность Виктории подталкивала меня задать один вопрос, который весь день то и дело всплывал в моей голове. Но что-то подсказывало мне, что лезть в чужую личную жизнь не вполне тактично. А момент был самый подходящий…

– А как же Вадим, – как бы невзначай наконец спросила я. – Мне кажется, он бы тебя одну не оставил.

– Вадим? – Виктория улыбнулась еще шире. – Да, он очень хороший. Про него многое говорят, но это все сплетни. Про меня тоже ходят разные истории. Людей очень интересует личная жизнь других, особенно когда своя в упадке. А что-нибудь дорисовать и разукрасить – это они вообще считают своим долгом. – И, помолчав, она добавила: – Когда-то мы пытались завязать отношения, но у нас ничего не вышло, и мы остались очень хорошими друзьями.

– Понятно, – тихо сказала я, еле расслышав собственный голос от гулко бьющегося в висках сердца.

– Он кажется открытым, но на самом деле неприступный, как скала. Этим он мне и понравился, – задумчиво сказала Виктория, крутя в руках пачку сигарет.

– Ты мне тоже сначала показалась неприступной, – откровенно призналась я, – а на самом деле все оказалось по-другому.

– Почему-то у людей часто складывается ложное мнение обо мне, – пожала плечами Виктория, – хотя я не сделала никому ничего плохого.

– Может быть, ты просто не сразу идешь на контакт, – предположила я.

– Ну да, я избирательна в людях. Знаешь, жизнь научила меня не рассказывать каждому, кто я есть. Насколько бы глуп человек ни был, у него всегда хватает ума быстро найти в другом слабые места и начать бить именно туда.

– В этом что-то есть… – задумалась я.

– В этом есть сущность людей. Мне в принципе не важно, что обо мне говорят. Я никогда не буду там, где меня не хотят.

– Так можно остаться одной.

– Лучше быть одной, чем находиться рядом с людьми, которые тебя ненавидят.

Пока нас не было, игра началась снова. Группа хихикающих девочек растворилась. На их месте я увидела Василия, а рядом с ним Лену. Он ей что-то говорил, время от времени поворачиваясь к ней лицом. Виктория предложила присесть на свободную лавку, находящуюся в противоположном конце поля.

Нежные, пурпурные облака бархатным ковром медленно покрывали широкое небо. Заходящее солнце уже скрылось за верхушками деревьев, словно торопясь поскорее спрятать свои золотые языки за широкой спиной Аю-Дага. Я запрокинула голову и посмотрела на небо, по которому с криком пролетело несколько запоздалых чаек. Со стороны моря подул свежий ветерок. Мне вдруг стало зябко, и я поежилась.

Виктория молча сидела рядом, временами что-то тихо говоря про игру и крутя в тонких, длинных пальцах шуршащую пачку сигарет.

Точно такое небо я видела в один из теплых майских вечеров 2005 года. Мы сидели недалеко от Невского, свесив ноги с высокой, широкой перекладины на мостовой, облизывая стаканчик с мороженым и глядя на переливчатую водную гладь.

– Мама рассказывала, что моя прабабушка во время войны работала радисткой, – сказала подружка, откусывая вафельный стаканчик, из которого на пальцы потекло растаявшее ванильное мороженое, – а прадед был летчиком. Он разбился на самолете. Так и не узнал, что у него родился сын.