Наталья Струтинская - Аю-Даг. Роман. Второе издание

– А мне папа рассказывал, что мой прадед был взят в плен и приговорен к расстрелу, – через некоторое время сказала я, – и жизнь прабабушки стала под угрозой, потому что она якобы была женой еврея. Но все было не так. Это случилось из-за ошибки в фамилии польского происхождения. Чтобы спастись, ей нужно было с ним развестись.

– И она развелась? – спросила подружка, болтая ногами.

– Нет.

– Его расстреляли?

– Нет. Он освободился, прошел всю войну до Берлина и даже был награжден медалью Героя Советского Союза.

Мы сидели, глядя на мирные, переливающиеся мягкими цветами сумерек воды, шелестящие у нас под ногами, и говорили о войне. В честь празднования шестидесятилетия Победы в школе нам задали написать выпускное сочинение, посвященное Великой Отечественной войне. Тема разговора пришла сама и поглотила меня с головой. Мы жили в городе, где каждый камень мостовой помнил голод, страдание, смерть. Отполированный временем, истертый историей, он отдавал холодом, проникающим через босые пятки. Безучастный, серый, он навевал воспоминания, которых не было. Воспоминания, которые передаются нам с молоком матери – воспоминания наших предков. Воображение рисовало смятые черно-белые картинки чумазых, изголодавшихся лиц, глаз, сухих, безжизненных, умерщвленных, и опустошенных, одиноких душ, в которых теплилась трепещущим комочком вера. Людская масса сливалась воедино и шла твердой, истощенной стеной, грудью защищая то, во что верила – будущее. Была одна Родина, одна вера, один Бог, который жил в сердцах людей. И не было границ, национальностей и культур. Было единение, и была Победа.

Мы сидели, вспоминая то, что стало словами. Прошлое раскрыло перед нами свою пасть, низвергая на свет стоны истории, омывшей кровью наше будущее.

Но в людских головах никак не может прижиться мысль, что не национальность делает нас людьми. Мы отличаемся друг от друга не принадлежностью к той или иной культуре, цвету волос или предпочтению в музыке, а сознанием, которое определяет наше поведение.

Через два дня оборванный мальчишка, пробегая мимо меня по школьному коридору, дернул меня за волосы и громко крикнул: «Жидовка!».

Так я впервые столкнулась с предательством, порожденным глупостью.

Виктория озвучила то, чему я сама не могла дать определение. «Жизнь научила меня не рассказывать каждому, кто я есть». Люди с какой-то пугающей беспечностью относятся к словам, брошенным ими в лицо и попадающим в самые болезненные уголки души. Оскорбление было нанесено не мне, нет. Меня не оскорбляло само слово «жидовка» – еврейской крови во мне было ровно столько же, сколько японской. Это слово, с пренебрежением брошенное оборванным мальчишкой, ставшим невольным участником клеветы и извращения мысли, относилось не ко мне. Оно улетело в прошлое и попало в чистое, верное сердце моих предков. Самое непростительное оскорбление, которое может получить человек в своей жизни – это оскорбление в адрес его родителей, будь оно прямым или косвенным.

В Виктории я невольно нашла отражение собственных мыслей, и это привлекло меня.

Резкий порыв ветра ударил мне в лицо, отбросив назад мои волосы. А вместе с потоком холодного воздуха прилетел звонкий девичий смех, неожиданно ударивший в сердце.

Мы ехали уже около получаса. Солнце поднималось все выше, обжигая верхушки деревьев. Знойный ветер бил в лобовое стекло, в машине гуляли бешеные потоки воздуха. Свободная трасса и волнующие виды были нашими главными спутниками. Утром, сразу после завтрака, как только я села в тени деревьев в дедушкином саду, чтобы почитать книжку, на улице послышалось шуршание шин по щебенке, и во дворе показался Василий. Я быстро собралась и села в черный «дефендер», не имея ни малейшего представления, куда мы едем. Атмосфера жаркого южного дня туманом обволакивала мое сознание, заставляя думать о таинственных предгорьях и диких лесах этого уголка.

Мое воображение начинало рисовать поэтические картины прошлого, где царили тавры, воевали римляне, отстраивая древнюю Трою, и приносили жертвы древние женские племена, так недавно ступавшие по этой земле.

Прошло еще полчаса, прежде чем Вася, сбавив скорость, свернул на разбитую дорогу, скрытую густыми зелеными зарослями.

– Куда мы все-таки едем? – я высунулась из окна. Ветер принес душный аромат сухой травы.

– Ты ведь мало где была в Крыму? – Вася улыбнулся.

На тот момент я имела лишь общее представление о Крыме. Машины у деда не было, так что мама иногда покупала билеты на экскурсии, и мы ездили на туристическом автобусе смотреть местные достопримечательности. Экскурсоводы так заунывно рассказывали про постройки времен графа Воронцова, что мне становилось тошно, и в предобморочном состоянии мы возвращались домой, – в голове откладывались лишь смутные впечатления. От сказок, что читала мне в детстве бабушка, я знала некоторые легенды, из скудных школьных знаний – общую историю, последовательность событий которой надолго не задержалась в моей голове. История преподавалась настолько неинтересно и безучастно, что воспринималась как перечень голых фактов о датированных событиях, не имеющих органической почвы судеб живых людей.

– Надо это исправить, – добавил он.

Да, действительно нужно было заполнить этот пробел. Мое воображение требовало новых волнующих впечатлений и эмоций, а судя по уверенному настрою Васи и, насколько я была осведомлена, его исчерпывающему знанию Южного побережья Крыма, они были гарантированы уже сегодня.

Совсем скоро разбитый асфальт закончился, растворившись в местном грунте, так что машина начала подскакивать на редких булыжниках. Дорога вывела автомобиль по крутому склону на асфальтированный серпантин. Вася прибавил скорость. Дорога петляла по склону гор, образовавших что-то вроде котлована, в середине которого, далеко внизу, виднелся лес. Склоны были темно-зелеными от деревьев. Мы проехали по кругу, огибая котлован, и, повернув налево, выехали по узкой грунтовой дороге, разрезающей гору на две части, к небольшой деревушке. Удивительным казалось встретить в таком диком, глухом месте поселение. Деревянные дома были довольно ухоженные, огороды занимали по меньшей мере по двадцать пять соток каждый. Вряд ли местные власти следили здесь за самозахватом территории. По проселочной дороге нам навстречу выехал велосипедист. Я почему-то удивилась, увидев велосипед. Казалось странным встретить здесь присутствие отголоска цивилизации. Еще более нелепо выглядела небольшая башня, одиноко возвышавшаяся над семью бревенчато-каменными домиками.

– Это местная телебашня, – ответил на мой вопрос Вася, а потом с улыбкой добавил: – Они же не совсем отрезаны от мира.